Танцуй, пока не убьют. Павел Козлофф

для гербария листы.

      Они как весточки о тлене,

      Как панацея от забвений,

      И оберег от суеты.

      Спадут листы, тоску я скину,

      Возникнет зимняя картина,

      И вечерком у камелька

      Открою новую страницу,

      И так заполню, чтоб гордиться

      Своей фамилией на «Ка».

* * *

      Я ступаю на Аничков мост,

      Будто снова бреду по Парижу,

      Точно так, как придя на погост,

      Вычисляю, а кто еще выжил.

      Грусть печальная, анахронизм,

      На заре двадцать первого века,

      Когда все познают дзен-буддизм,

      Жить как словно духовный калека.

      Надо срочно очистить свой мозг,

      Просветляя астральное тело.

      И в преддверии метаморфоз

      Никогда не бросать это дело.

* * *

      Мы не грязь, мы алмазы в пыли,

      Славен тот, кому хватит извилин,

      Пусть ценою огромных усилий

      Умудриться поднять нас с земли.

      И откроется тысяча граней,

      Как они заиграют, искрясь…

      Только вряд ли хоть кто-нибудь станет

      Под ногами разглядывать грязь.

* * *

      Отнюдь не сахарный балтийский месяц март,

      И снега серого обмякшие обноски.

      Афиша в инее, где Новый Рижский театр,

      На ней два имени: Барышников и Бродский.

      Спешите видеть, как стареющий танцор

      Стихами умершего друга и поэта

      Без толку борется со смертью, фантазер,

      И иллюстрирует в движеньях танца это.

      В стихах у Бродского – как страшно умирать,

      На сцене – пластика Барышникова, эхо.

      И нет понятия, где Божья благодать,

      В развалах жизней изощренных и успеха.

      Невольно вдумаешься: каждому – свое,

      И уготован всем конец согласно вере.

      Вдвойне блаженен, кто уйдет в небытие,

      Улыбку счастья на уста свои примерив.

* * *

      Изъезжен город славный мой, исхожен,

      Маршруты все изведаны, пути.

      Одно меня порой желанье гложет —

      От Пушкинской до Сретенки пройти.

      Ночная тишь машинный шум стреножит,

      Встревоженному эху нет конца,

      И вряд ли где найдешь конец, похоже,

      Безлюдного бульварного кольца.

* * *

      По камушкам, бродом, по камушкам,

      Вдоль Леты-реки, через гниль,

      Шагаю, как братец Иванушка

      К старушке своей Изергиль.

      А если вдруг будет сомнение,

      То я из широких штанин

      Достану удостоверение,

      Что я человек – гражданин.

* * *

      Гиацинты, цветы традесканций,

      Колоски зеленеющей ржи.

      Брось надежду, не надо стараться —

      В однородный букет не сложить.

      Вот и я, катафалк грез и танцев,

      Закулисной бравады и лжи,

      Снова выпал в ряды новобранцев,

      И отчаянно хочется жить.

* * *

      У кошки Матильды её отбирают кота,

      Не ради корысти, а для исторической правды.

      Его не коснулась, поверьте, её фуэта,

      А