Здесь все рядом. Анна Дашевская

всё в порядке. Правда, на часах была четыре часа дня. Понедельник, можно сказать, пропал…

      Я выползла на кухню.

      Мамы не было, на столе лежала таблетка растворимого аспирина и записка, прижатая стаканом с водой: «Буду поздно, не жди, ложись пораньше, тебе завтра на работу».

      – Угу, – пробормотала я. – Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю…

      Часть 2. Перемены

      Педсовет проходил в актовом зале, что было странно.

      Нет, правда, странно: обычно собирались в учительской или в малом репетиционном зале, там как раз достаточно места. А актовый… Во-первых, в нём всегда холодно, вне зависимости от погоды на улице и отопительного сезона. Во-вторых, гуляет такое эхо, что пугаются ученики, которые выступают впервые. В-третьих, а зачем? Зал на две с лишним сотни мест, а нас тридцать четыре человека.

      Ну да ладно, хозяин – барин. Директриса, Анастасия Леонидовна, нормальная тётка, не вредная. И одно большое достоинство у неё есть: она считает, что музыка детям необходима.

      – Что-то Леонидовна опаздывает, – толкнула меня в бок приятельница, Эсфирь, педагог по классу вокала. – Раньше с ней такого не бывало.

      – Всё когда-то бывает в первый раз, – ответила я рассеянно, высматривая в полутёмном зале кого-нибудь из народников.

      Тут дверь распахнулась, и в зал гуськом вошли несколько человек.

      Пятеро.

      И знаком мне среди них только один – тип из отдела образования по прозвищу Моль. По-моему, имени его никто и не помнил, так прилипла кличка.

      – Где ж Анастасия-то? – озабоченно прогудел за спиной мужской голос.

      Ага, вот где у нас народники! Я повернулась и прошептала:

      – Андрей, у меня к тебе вопрос потом будет, после педсовета. Не убегай, ладно?

      – Договорились, – кивнул бородатый и дочерна загорелый преподаватель по классу гитары.

      Всё так же гуськом пятеро гостей поднялись на сцену. Две женщины и толстый мужчина уселись на расставленные там стулья, а Моль подошёл к микрофону и пощёлкал по нему, отчего по залу прокатилось эхо.

      – Господа педагоги, – сказал он с некоторой торжественностью, показавшейся мне неуместной. – Разрешите представить вам нового директора этой школы Ксенофонта Карловича Будакова.

      Толстяк встал со стула и кивнул.

      По залу прокатился шум, в котором выделялся громкий голос Андрея:

      – Эт-то что за новости?

      Моль терпеливо дождался, пока голоса затихнут, и сделал приглашающий жест:

      – Прошу вас, Ксенофонт Карлович!

      – Господи боже мой, – прошептала Эсфирь. – С таким имечком и в педагоги… Бедные дети!

      Новый директор заговорил, и я поняла, что жизнь моя, кажется, скоро переменится. Господин Будаков говорил так, что мне захотелось немедленно заткнуть уши, а ещё лучше – выйти. Голос у него был слишком высокий и со странными дребезжащими обертонами, отчего в голове возникал неприятный резонанс. Мы с Эсфирью переглянулись, и она взяла меня за руку:

      – Терпи! Может, он ещё ничего,