Трубадура. Дарья Волкова

остывшего чая в раковину. Подошла к плите и снова зажгла конфорку. – Я не знаю, как эти люди проводят свои операции. Вывезли. Как-то. Как – я не в курсе.

      – Ты что… А ты… А что ты сама помнишь?

      Она отвернулась.

      – Ничего.

      Степан с всё возрастающим изумлением разглядывал тонкую спину – сегодня футболка ради разнообразия серая. Как это – ничего?

      – В смысле… Ты… тебя чем-то накачали? В ковре вывезли? В футляре от контрабаса?

      – Смешно, – тихо и грустно ответила Тура.

      – Извини! – спохватился Степан. – Я просто… не то хотел сказать… Прости.

      Она устало опустилась на стул.

      – Меня потом несколько лет дед таскал по разным врачам-специалистам – у него же много знакомых в этой среде. Дал мне свою фамилию. В психушке лежала два месяца. Я не говорила. Совсем. В постель мочилась каждую ночь лет до девяти. И ни черта не помню о своём детстве там. Помню только, что всё время было холодно. И одиноко. И страшно. Последствия стресса, так считали врачи. Такая вот история, Кос.

      У Степана от этой истории холодок пробежал по спине. Он поёжился.

      – Слушай…

      – Не говори ничего, – Тура махнула рукой. – Даже не знаю, зачем я тебе это всё рассказала. Наверное, чтобы ты понимал, что за человек моя мать. И какой человек мой дед. Тебе же тут жить с нами. А одеяло я тебе завтра сделаю, ага? Потерпишь?

      Он лишь рассеянно кивнул, когда она вышла из кухни. Смотрел на чистый стол и ерошил волосы на затылке. И вспоминал собственную мать.

      Кадр четвертый. Антониони

      Всё красное, всё мёртвое, все друг другу чужие. Как у Антониони. Только ещё страшнее.

      Музыка ударила по ушам, едва Тура открыла дверь своей квартиры. Ритмом обойного молотка и запредельным воем – так, что даже и не скажешь сразу, что это музыкальное произведение. Вакханалия какая-то!

      Звуки ада доносились из комнаты нового жильца. И куда дед смотрит? Впрочем, тут без загадок. Снял слуховой аппарат и работает. А если дед без слухового аппарата, то можно в квартире всё что угодно делать – у Павла Корнеевича всё равно в ушах благословенная тишина. Но зато во всем остальном пространстве…

      Тура для порядка стукнула. Разумеется, не ответили. И она толкнула дверь.

      В небольшой комнате звук сбивал с ног. И когда Степан успел притащить колонки? Она подошла к музыкальному центру и выкрутила громкость. Наступила тишина – почти звенящая.

      – Ты чего?

      Хозяин комнаты сел на кровати. А до этого лежал. Облачённый лишь в спортивные штаны-три-полоски. И – непонятно – в эластичную повязку на локте.

      – Степан Аркадьевич, вы в курсе, что музыка играет очень громко?

      – Никому не мешало.

      Потому что дед глухой, а мать на дежурстве.

      – Теперь мешает.

      Он только дёрнул голым плечом.

      – Твоё счастье, что Елены Павловны нет дома. А то бы тебе устроили грандиозный скандал.

      Он снова дёрнул плечом и едва слышно фыркнул. А