Егерь-3: Назад в СССР. Алекс Рудин

с показным недовольством сказал Владимир Вениаминович.

      Сгорбившись в три погибели в тесном низком кузове «ЛуАЗа», он искал, куда поставить ногу в огромном сапоге.

      – Оттопчу лапы – будете знать!

      Наконец, психотерапевт сумел пробраться к заднему сиденью и плюхнулся на него огромным телом, облегчённо вздыхая.

      Я подал Владимиру Вениаминовичу ружья в чехлах, и он аккуратно уложил их вдоль заднего борта. Лису убрали в рюкзак, и псы то и дело принюхивались к нему, ловя запахи, незаметные для человеческого носа.

      – Андрей Иванович! – просительно сказал Беглов. – Поможете с лисы шкуру снять? Сам боюсь испортить.

      Я улыбнулся.

      – Разберёмся, Владимир Вениаминович!

      И тронул машину с места, бросив последний взгляд на базу.

      Вечером мы варили уху на костре, на самом берегу Песенки.

      Конечно, можно было воспользоваться и газовой плитой, и даже растопить печь. Тем более что ночь обещала быть холодной.

      Но настоящая уха варится именно на открытом огне, она должна пахнуть дымом и свежестью.

      Спешить нам было некуда. В этом есть особенная прелесть длинных осенних вечеров – чего-чего, а времени в них хватает.

      Поэтому я вручил Владимиру Вениаминовичу удочку и отправил его на мостки – наловить окуней, плотвичек и любой другой мелкой рыбы.

      Рустам, ожидая нас с охоты, переколол и сложил все оставшиеся дрова. Я показал ему лежавшие за домом кирпичи, которые частично уже вросли в землю. Они остались ещё от старого егеря.

      Из этих кирпичей Рустам сложил что-то, вроде открытого очага. Развёл в нём огонь и поставил на кирпичи большой котёл с речной водой.

      Это ещё одно непременное условие хорошей ухи – вода, по возможности, должна быть из того же водоёма, что и рыба.

      Пока грелась вода, я выпотрошил и почистил пойманную вчера щуку. Отрезал голову, хвост и плавники, а похожую на торпеду тушку разрезал на порционные куски.

      Голову и хвост я положил в котёл. Когда они сварились, деревянной ложкой на длинной ручке выловил из котла и выбросил. Есть там нечего – вся польза только в наваре.

      К тому времени Владимир Вениаминович надёргал с десяток окуней. Их я чистить не стал – вырезал желчные пузыри, чтобы уха не стала горькой, завернул рыбёшек целиком в марлю и опустил на десять минут в кипящий бульон.

      К тому времени над всей округой разнёсся умопомрачительный запах варёной рыбы. Откуда-то прилетела чайка и стала выписывать над костром круги. Временами птица хрипло и сварливо вскрикивала, словно жаловалась на несправедливость судьбы.

      Я вытащил из котла марлевый узелок с завёрнутой рыбой и положил на траву остудиться. Чайка кружила чуть ли не над самой головой, требовательно крича.

      – Погоди ты, – сказал я чайке. – Пусть остынет.

      Бульон к этому времени стал мутным, белесоватым. Но так оно и должно быть.

      Я посолил бульон, бросил в котёл мелко покрошенную картошку и разрезанную