Прощай, Алиса!. Маша Ловыгина

которая сейчас лежала на огромной кровати, не могла без них жить. Рядом с ней на столике стояли бутылка с красным вином и бокал со следами помады.

      Ее матери еще не было тридцати восьми, и она все еще была красива. Но глядя на нее, Алиса понимала, что та сдала свои позиции без боя более молодым соперницам. Не потому, что не могла бороться, а потому что не хотела. По сути, она была одной из многих, таких же любовниц отца, но она жила в его доме на правах хозяйки и гордилась своим статусом. Да, отец частенько напивался, но он и в трезвом виде мог наорать или ударить ее, однако мать терпеливо сносила его характер и не видела причин что-то менять. Зачем, если можно хорошо есть, сладко пить и ни о чем не думать? По крайней мере, сейчас, пока все это ей доступно. И если не мешать мужу, не перечить ему и не возмущаться, то и особых проблем не возникнет. Алиса прекрасно знала эту философию матери и наблюдала ее изо дня в день.

      – Мам, мне спросить нужно, – Алиса вошла и прикрыла за собой дверь, поморщившись от спертого, наполненного запахами вина и духов воздуха. – Ты меня слышишь?

      Мать повернула голову и посмотрела на нее невидящим взглядом.

      – Что? – спросила она заплетающимся языком.

      – Такое дело, – Алиса села на край кровати и сложила руки на коленях. – Он сказал, что…

      – Слушай, принеси мне еще бутылку, а? – мать махнула рукой в сторону двери и вновь уставилась в экран. На нем, судя по ее расширенным зрачкам, происходило что-то невероятно интересное и захватывающее.

      – Он сегодня сказал, что… – Алиса смотрела на разгорающиеся по телевизору страсти и чувствовала, как ею овладевает злость вперемешку с отчаянием. – В общем, Карапетян приходил, отец Миши. Я с ним в одном классе училась. Ну, Карапетян, который… – она зажмурилась и перевела дыхание, – Огромный такой, волосатый… А Миша, он… такой же… в общем…

      Алиса не понимала, зачем говорит об этом матери. Та ведь прекрасно знала друзей отца. В городе их все знали.

      – Я просто думаю, как мне сказать ему, что я не хочу… что у меня совсем другие планы. Что это моя жизнь и вообще…

      Мать потянулась к бутылке, чтобы вылить остатки в бокал, но та выскользнула из ее пальцев и упала, испачкав покрывало.

      – Вот черт, – прошипела она и обернулась к Алисе. – Принеси еще.

      – Мам, тебе, наверное, хватит, – покачала головой Алиса.

      – Я сама решу, что и когда мне хватит!

      – Тогда сама и иди! – разозлилась Алиса и вскочила. Когда она была уже у двери, рядом с ней грохнулась пустая бутылка. Она не разбилась, ударившись о ковер, но Алисе показалось, что ее осколки разлетелись в разные стороны, попутно исполосовав ее лицо и тело.

      – Иди и принеси! – хрипло повторила ей в спину мать.

      Алиса молча вышла и захлопнула за собой дверь. Пахло табаком. Во дворе лаяли сторожевые собаки. У ворот несколько раз просигналили.

      "Еще кого-то черти принесли", – подумала она и подошла к лестничным перилам.

      – А вот и мы! – раздался голос Гантемирова.

      Он появлялся в доме, пожалуй, даже чаще других. Был вежлив