Вредина для Майора. Нана Фокс

неподатливой туши из салона.

      – Подожди, – торможу очередной ее порыв, лезу в карман за деньгами и, путаясь в купюрах, выуживаю несколько хрустких бумажек. —И за нее тоже, – протягиваю их водителю.

      – Ага, – кивает он, быстро пряча деньги в карман.

      – Пошли, – все же соглашаюсь на ее помощь, краем сознания понимая, что не доползу самостоятельно даже до двери подъезда, а ночевать на лавочке во дворе ой как не хочется. – а ты жди, – кидаю водиле и захлопываю дверь.

      Пошатываюсь, делаю шаг от машины, а малышка ловит меня, подставляя свое хрупкое плечико. Такая маленькая, макушкой не достает мне даже до подмышки, но уверенно закидывает мою тяжелую и безвольную руку себе на плечи. Своей ручкой оплетает мою талию и, сгибаясь, под тяжестью моего тела, словно медсестричка на фронтовом поле, тащит меня к дому. Как могу, стараюсь облегчить ей ношу, но сознание плывет, разум, пьяно икая, спит, а совесть вообще ушла в дальний угол и носа не кажет.

      Земля качается так, что сейсмологи точно зафиксируют аномальные сдвиги тектонических плит. Шаги даются с трудом, но, превозмогая желание сесть на то, на чем стою, я все же добираюсь до подъезда, затем, минуя въедливого и все подмечающего консьержа, мы доходим до лифта.

      – А ты совсем бесстрашная, да, Ромашка? – спрашиваю у девчули, подпирая спиной металлическую стену, пока кабина как-то очень уж медленно поднимает нас на нужный этаж.

      – Почему Ромашка? – вопросом на вопрос отвечает она и даже не смотрит на меня, а, задрав голову, следит за цифрами этажей на табло.

      Пожимаю плечами, не зная, что на это ответить. Несвязный бред крутится в голове, но в слова не формируется.

      – Не знаю, – сознаюсь, подаваясь вперед и утыкаясь носом в копну ее светлых волос. – Ты пахнешь ими. – Несу полную ахинею, но это так.

      Аромат, пусть не совсем ромашек, но свежих полевых цветов с искорками летнего солнца, окунает меня в какие-то теплые воспоминания детства: зеленый луг в лучах послеполуденного светила, парное молоко и бабушкины блины, обязательно с медом. А еще ромашки, много-много ромашек, в которые я падал, устав проказничать, и таращился в синее небо.

      Руки сами по себе ложатся на талию девчушки, я притягиваю ее хрупкий стан к себе и жадно вдыхаю будоражащий запах.

      – Наш этаж, – сбивчиво сообщает моя спутница и делает шаг к выходу из лифта.

      – Угу, – мычу, не отпуская ее, – сейчас, – шепчу в ее макушку, затем разворачиваю к себе лицом и на миг, вновь утонув в синеве ее васильково-синих глаз, накрываю губы жадным поцелуем.

      Она и на вкус необычно нежная – клубника со сливками. Дыхание сладкое, и тихий неразборчивый стон. Маленькие ладошки упираются в грудь, тонкие пальчики цепляются за свитер. Шаг, другой… мы – как танцоры на паркете в ритме страстного танго. Прижимаю малышку к себе, не разрывая слияния губ, открываю дверь в квартиру, и темнота поглощает нас, скрывает от всех за стальным засовом.

      Сбрасываю куртку куда-то на пол и тут же запускаю ладони в копну шелковистых