Пандемия любви. Элеонора Акопова

смогу оказаться вам полезным. Я редко ошибаюсь в таких случаях.

      – Спасибо, – сказала я, пытаясь сгладить неловкость. – Это очень любезно с вашей стороны.

      – Пока ещё не за что, – улыбнулся он, продолжая разглядывать меня, – но рано или поздно я всё-таки…

      – В таком случае благодарю вас. Всего хорошего, – кивнула я и зашагала в сторону гастронома.

      Сосиски с детства не вызывают у меня аппетита, но купила я именно их, потому что шпикачки стоили дороже. В конце концов, аппетит совершенно не обязательный компонент древнего как мир ритуала поглощения пищи.

      – Пупсик, – проговорила стоящая за мной девица в платье от Гуччи со следами крайнего утомления на лице, явно порождённого не слишком блистательным антуражем окраинного гастронома, – ты полагаешь, нам стоит довериться здешней «брауншвейгской»?

      Лично я бы этой колбасе с удовольствием доверилась. В лучшие времена непременно так и поступлю, а на сегодняшний вечер её функции придётся возложить на закалённые в пролетарской борьбе сырки «Дружба», ну а роль двадцатипятидолларового ликёра «Бейлис», который вальяжно держал в руке спутник девицы, вполне по плечу под рукоплескания зрителей исполнить купленному мною обезжиренному кефиру «Домик в деревне».

* * *

      Войдя в наш двор, я увидела стайку ребятишек, толпящихся вокруг песочницы. Они галдели как воробьи и, отталкивая друг друга, пытались протиснуться ближе к середине.

      Я крайне редко принимаю участие в детских играх. Ещё будучи ребёнком я находила в этом мало удовольствия, обычно предпочитая общество взрослых. Собственно говоря, с тех пор ничего не изменилось. Поэтому я крайне удивилась, когда, дойдя до подъезда, вдруг неожиданно развернулась и прямиком направилась в сторону детской площадки.

      Иногда я совершаю немотивированные поступки и ни за что не взялась бы объяснить, по какой надобности решительно полезла в самую гущу галдящей детворы. Наконец они заметили меня, попритихли и даже немного расступились. Тогда я и увидела эту собаку.

      Она лежала около песочницы, положив голову на лапы, и в её глазах не отражалось ничего, кроме беспросветной тоски.

      – Тузик, Тузик… Жучка… как тебя… – монотонно выкликал белобрысый веснушчатый мальчик.

      – Тётя Мариша, она потерялась, – доверчиво протиснулась ко мне шестилетняя Настёна с третьего этажа по прозвищу Кудряшка Сью.

      – У неё шейка болит, – сказал белобрысый мальчик.

      – Она добрая, – шепнула Настёна, беря меня за руку, – мы её уже гладили.

      Я присела на край песочницы. Рыжая догиня тревожно повела глазами в мою сторону, но не сдвинулась с места, только мелко подрагивала. Она была грязная и очень худая. На шее болтался обрывок толстой верёвки, туго затянутой, так что шерсть под ней вытерлась, и на коже виднелись следы запёкшейся крови. Ухо было сильно расцарапано, на боку под проступавшими рёбрами зияла свежая рана.

      – Откуда она взялась? – спросила я.

      – Не знаем. Ребята говорили, что она давно за гаражами болтается, а вчера,