Росток на руинах. Социальный омегаверс. Ила Сандер

вышла боком; издали ясно – не коммун. Мы себе ещё в сопливом детстве калёной иглой зарастили, и следа нет. Ну, кроме Тара, тот наотрез снимать отказался, типа ему отец повесил, память…

      Нили поспешно сунула «гвоздики» с ониксами в карман. Карвел и Гай присели в лесополосе, я вжался в кювет за джипом, в серой куртке с бурьяном сливался.

      – Тар, мы начали.

      – Понял.

      Теперь он должен был следить с двух сторон, чтобы нам не помешали.

      Нили вышла на дорогу. Я увидел из-под джипа её сияющие белизной кроссовки и снял пистолет с предохранителя. Давай, не оплошай, омежечка, деревьями любоваться потом будешь. Хоть под колёса бросайся, но останови.

      Литые диски «Шеро» притормозили за джипом. Есть! Зашуршало опускаемое окно.

      – Помощь нужна, товарищ?

      – Спинку мне почешешь? – отозвалась Нили.

      Я встал из-за джипа, семимиллиметровая пуля вошла в прищуренный глаз коммуна. Нили, оказывается, ехида.

      Пристёгнутый ремнём, коммун не завалился набок, только голова беспомощно повисла. Я пошарил под ногами: отыскать гильзу в ковыле по колено оказалось непросто. Найденную улику спрятал в карман и пошёл к «Шеро».

      Подбежавший с мотком плёнки Гай открыл дверь водителя и отпрянул:

      – Кхарнэ!

      С заднего сиденья тянулся коммунёнок лет шести, теребил мёртвого за плечо:

      – Роми! Роми-и-и!

      Крошечные пальцы пачкало кровью, на нас таращились перепуганные глаза. Спал, наверно, сзади, я и не заметил в бинокль. Точно кхарнэ.

      Карвел взъерошил рыжие патлы, уставился в асфальт. Гай отошёл, злобно пнул колесо «Шеро». Нили просто отвернулась. Ясно.

      Не могут они, значит. Разве Гай забыл, как расстреляли выстроенный в шеренгу весь его детдом? Или Карвел забыл, как его старшего брата прибили гвоздями к двери? Моё самое раннее в жизни воспоминание – крики жителей деревни. Беготня, выстрелы, перевёрнутая тележка, под которой я прятался… Коммуны нас не щадили.

      Но это взрослым легко мстить. Инкубаторский ребёнок ничем не отличался от рождённого. Хныкал и морщил нос совсем как моя старшенькая, Вайлин. Издевался он, что ли?

      В ушах звенело это отчаянное: «Роми!». Тара бы сюда; он не знал жалости, ещё когда сам был с автомат ростом. Но нет времени его звать, поэтому всё делать мне.

      У нас нет права на милость. Когда этот пищащий коммунёнок вырастет, он будет охотиться на наших же детей. Тем более он видел нас, полицаи сразу поймут, что за большие дяди прикончили Роми.

      Я оттолкнул Карвела от машины, перегнулся через убитого и взял коммунёнка за мягкую голову. Тихо хрустнули позвонки, бесконечное «Роми» умолкло. Вот так. Пули беречь надо. Я уложил невесомое тельце сзади под сиденьями. Будто упал малыш неудачно, шею и свернул.

      Халлар сказал бы, что это правильно. Убивая коммунских детей, я помогаю своим. И больше нельзя думать об этом, иначе до такого додумаешься, что от самого себя тошно станет.

      Набитый кошелёк лежал в сумке впереди, я порылся и отшвырнул Карвелу всю сумку. С заднего сиденья выглядывал плюшевой