Рябиновая невеста. Ляна Зелинская

поклажу, стараясь не смотреть на Бьорна, но даже спиной чувствуя, как он за ней наблюдает.

      – Ты меня гонишь? – спросил он негромко. – Отчего так? Надоел? Вошла – даже не поприветствовала…

      − Н−нет, я не гоню, − пробормотала Олинн растерянно и стала торопливо оправдываться:  − Просто… это же не мой дом. И ты… то есть мы, здесь без разрешения хозяйки. Тильда ушла за травами. А ты был в беспамятстве и ранен. И я подумала, что ты не выдержишь дороги до замка, поэтому мы с Торвальдом принесли тебя сюда. Но, Тильда – вёльва, а ты монах…

      Она обернулась и развела руками.

      − …сам понимаешь. Тут тебе не место. Такие, как ты, убивают таких, как мы. И, да, доброго тебе дня.

      − Таких, как вы? Но ты же не вёльва, − Бьорн прищурился. – И тебе доброго дня, Лин−н−на из Олруда.

      − Нет, я не вёльва. Но вашим-то и не больно много нужно, чтобы отправить кого-то на костёр, − ответила она и снова отвернулась.

      То, как он произнёс её имя, будто пальцы нежно коснулись струн тальхарпы, рождая мелодичный звук… Говор у него мягкий, южный, и, наверное, поэтому её имя так красиво звучит из его уст. Красиво и волнующе.

      − Где вы меня нашли? – спросил Бьорн, не став углубляться в разговор о кострах.

      − Недалеко отсюда, у Гремучего камня. Было похоже, что ты со скалы упал и головой ударился. Мы думали, ты умер, и Торвальд хотел тебя в болото сбросить. Скажи спасибо, что я не позволила.

      − Ждёшь благодарности? – голос Бьорна стал ниже.

      Олинн глянула через плечо и усмехнулась.

      − Да уж какой благодарностью можно разжиться у монаха! Отпущением грехов, или как там вы это называете?

      − И то правда, в награду у меня ничего с собой нет, или…− Бьорн прищурился. − А при мне ничего не было? Как ты вообще поняла, что я монах?

      − Э−э−м… Был мешочек для сбора милостыни, и в нём три медяка. Да вон он лежит у печи, − махнула Олинн, отвернулась и загремела котелками. – Всё в целости. И на тебе была ряса, очень старая и ветхая, и ещё эти шрамы по всему телу… Торвальд сказал, что монахи так себя хлещут – усмиряют плоть.

      − Хм… Но если я монах, то где же мой хольмгрег? – спросил Бьорн, и у Олинн даже мурашки по спине побежали.

      Ну вот и началось! Эх, лягушка она глупая! Надо было его назад повесить ему на шею! Что же она его в горшок-то сунула! А теперь он точно догадается! Ох, догадается!

      Она вдохнула и, нарочито громко двигая котелки, ответила, стараясь сделать так, чтобы голос не дрожал:

      − Хольмгрег? Не знаю… Не видела я его. Может, за кусты зацепился, пока ты падал? А может, и не было его. Разве он у всех монахов должен быть? Я в монахах не разбираюсь.

      −Э−м−м. Ну да… Может, и не было. Расскажи об этом месте, − произнёс Бьорн, резко оборвав разговор и не став дальше выпытывать у неё подробности.

      И не просто попросил, а будто распорядился. Он вообще говорил отрывисто, точно приказывал ей, как служанке.

      − Что рассказать? – Олинн снова оглянулась через плечо.

      − Что тут у вас в Олруде? Жить-то можно? Может, я