Вот так мы теперь живем. Энтони Троллоп

да, каждый день. Возвращается около семи. Иногда в хорошем расположении, а иногда очень злой. Лучше всего он бывает после обеда, но в это время трудно его застать одного. Лорд Альфред постоянно с ним, и, когда приходит кто-нибудь еще, они играют в карты. Думаю, пойти к нему в Сити – самое правильное.

      – Вы не отступитесь от своего решения? – спросил он.

      – О да. Если я сказала, то уже не отступлюсь. Думаю, папенька это знает.

      Феликс, глядя на Мари, вроде бы прочел в ее лице что-то, чего раньше не замечал. Может быть, она согласится с ним бежать, и тогда ее как единственного ребенка почти наверняка простят. Но что, если он убежит с Мари и женится на ней, а Мельмотт ее не простит и бросит голодать без единого шиллинга? Думая об этом, а также о хлопотах и тратах, которых потребует побег, Феликс решил, что не может себе такого позволить.

      После обеда он почти не говорил с Мари, да и сама комната – тот же большой салон, в котором они собрались перед едой, – была плохо приспособлена для бесед. Снова все молчали, и минуты тянулись бесконечно, пока наконец все не начали разъезжаться по домам.

      – Тебя усадили рядом с ней, – сказала леди Карбери сыну, когда они ехали в коляске.

      – Думаю, так получилось само собой – девушек и молодых людей сажают через одного.

      – Все это устраивают хозяева, и они не посадили бы тебя с ней, если бы не думали, что угодят этим мистеру Мельмотту. Ах, Феликс! Лишь бы у тебя получилось.

      – Я делаю, что могу, маменька, и нечего все время об этом твердить.

      – Хорошо, не буду. Но ты же понимаешь, как я волнуюсь. Ты замечательно вел себя с ней за обедом, я не могла на вас нарадоваться. Доброй ночи, Феликс, и да благословит тебя Бог! – сказала она, когда они расставались перед сном. – Если все получится, в Англии не будет матери счастливее меня!

      Глава XXI. У них все бывают

      С отъездом Мельмоттов в Кавершеме сделалось очень тоскливо. Обязанность развлекать их осталась позади, и, будь день отъезда в Лондон назначен, дамы бы по крайней мере немного приободрились. Однако четверг и пятница прошли, а о сборах по-прежнему речи не заходило, так что у леди Помоны и Софии Лонгстафф начали закрадываться страшные опасения. Джорджиана тоже изводилась нетерпением, но смело заявляла, что обман, который подозревают мать и сестра, попросту невозможен – их отец на такое не решится. Каждый день – три-четыре раза на дню – дамы намеками и напрямую спрашивали об отъезде, но все тщетно. Мистер Лонгстафф отказывался назначить дату, пока не получит некое письмо, и не желал выслушивать их предложения. «Думаю, уж во вторник мы сможем поехать», – сказала Джорджиана в пятницу. «Не знаю, отчего ты так думаешь», – ответил отец. Дочери теребили бедную леди Помону, чтобы та заставила его назначить день, однако леди Помона была не такая храбрая, как младшая дочь, и с меньшей силой рвалась в город. В воскресенье утром на втором этаже состоялся военный совет. Епископ Элмхемский должен был читать проповедь в кавершемской церкви, и дамы надели лучшие лондонские шляпки. Они только что нарядились для воскресной службы и собрались в комнате матери. Предполагалось,