Самый красивый конь. Борис Алмазов

там поговорил, опять в учительскую побежал, ну в классе, конечно, сразу шум, даже кто-то кукарекать начал. А ещё восьмой класс!

      Опять вылетает Борис Степанович.

      – Ну что ты будешь делать, – говорит, – никак дозвониться не могу. Как провалился! – И вдруг видит Панаму. – Ты чего делаешь здесь?

      Панама объясняет: мол, так и так, трусов нет.

      – Это очень кстати, то есть это скверно, конечно. И вообще, в этом месяце я второй раз вижу, как ты уроки прогуливаешь. Смотри, добром это не кончится.

      – Ну я же не специально… – оправдывается Панама, а в восьмом классе орут – хором петь начали! А ещё восьмой класс!

      – Вот что, – говорит Борис Степанович, – выручить меня можешь?

      – Безусловно, – отвечает Панама.

      – Это, конечно, непедагогично… И вообще категорически запрещается учеников по своим делам посылать, да тут вопрос жизни и смерти. Такие, брат, дела… Вот тебе деньги, адрес, садись на такси. Если охрана пускать не будет, звони по такому телефону. И записку эту в собственные руки Петру Григорьевичу отдай. Понял? В собственные руки!

      На стоянке было несколько машин. Видно, стояли они давно: на них успел жёлтый лист нападать. В первой машине шофёр читал книжку. Панама решительно открыл дверцу, сел рядом и протянул бумажку:

      – Здрасте, отвезите меня вот по этому адресу…

      – Есть! – сказал водитель и начал выруливать со стоянки. – Собака, что ли? – спросил он, когда они понеслись по улице.

      – Где? – спросил Панама.

      – Да вот лечить-то?

      – Кого?

      – Я говорю, зачем в институт-то едешь? – и шофёр как-то странно на него посмотрел.

      – В какой?

      – Да ты хоть знаешь, куда едешь?

      – Там написано, – глядя прямо перед собой, ответил Панама.

      – Там написано: «Ветеринарный институт», вот я и спрашиваю, собака, что ли, заболела?

      – Нет, – ответил Панама, – я с письмом…

      – А, – сказал шофёр, – другое дело… А то я раза три доктора по адресам возил. Смехота! То у щенков зубки режутся, то кошка окотиться не может. Как сбесились все. А один едет, чуть не плачет – рыбки заболели! А рыбки-то эти гроша ломаного не стоят, и на сковородку-то не положишь.

      Панаме почему-то стало очень скверно. И неожиданно для себя он сказал:

      – У меня тоже рыбки есть! – Хотя никаких рыбок у него не было.

      – Ты – пацан, ты – другое дело. А тут взрослый дядька в игрушки играется!..

      – Всё лучше, чем водку пить! – сказал Панама и сам себе удивился.

      – Это точно, конечно. .. – сказал шофёр и замолчал. Панама выскочил из машины, бодро толкнул дверь института, но сердце у него бешено колотилось.

      В большом вестибюле, за никелированным забором стояла толстая тётка с громадной кобурой на боку.

      – Тётя, извините, пожалуйста, могу я видеть Петра Григорьевича Николаева?

      – Пропуск заказан? – рявкнула тётка.

      – Нет, тётя, я с письмом, – сказал Панама самым вежливым голосом, на который был способен.

      – Звони