Атаман Ермак со товарищи. Борис Александрович Алмазов

большинству казаков непонятными, знаками. Выясняя, кто идет, да откуда, да какого рода, и прочие известия… А когда выясняли, что свои, когда спешивались да из стругов выходили – разводили общие костры и братались-гулеванили. При впадении в Дон Толучеевки – реки подошел скрадом отряд Мещеряка. Издали казаки его заприметили, да он и не таился – сам на холме стоял. Но сколько у него людей и каких – со стругов было не видно. Помахал казакам: «Кто такие? Кто атаман?» А как ответили: «Ермак. На Низ идем!» – с коня соскочил да бегом к реке. Чуть не по пояс в воду вбежал, к Ермаку кинулся!

      – Здорово! Здоров! Вот какая радость, а нам в Мещере сказали, что ты убит!

      – Не я, Черкашенин.

      Обнялись атаманы, тут и казаки, что в прибрежных зарослях ховались, без всякой опаски на берег высыпали, человек с полета.

      Целый день дневка была. Вольные казаки вокруг костра сидели, и пели, и плясали. С интересом смотрела голутва, особливо те, кто на Дону николи не бывал, как они пляшут, носки выворачивая, как вприсядку ходят да нагайкой над головой вертят… Чудно! Не пляшут так-то на Руси. Не поймешь, то ли пляшут, то ли дерутся… Мещеряк вел своих казаков из-под Тулы. Там , вместо казаков на службу касимовских татар взяли.

      – Они что, с ума сошли? – спросил Яков Михайлов. – Они же ногайцам города откроют и на Москву поведут.

      – Нет, – сказал Мещеряк. – Не приведут. Они присягали на шерсти.

      – Ворон ворону глаз не выклюет! – не поверил Михайлов.

      – Не знаешь ты степняков, – сказал Ермак. – Не ; изменят! Это точно. Костьми полягут – не изменят, а за честь, что их на службу царскую взяли, драться будут не на жизнь, а на смерть…

      – Драться-то будут, а вояки-то они хреновые! –      сказал Мещеряк. – Моим ребятам не в пример.

      – А за что вас со службы уволили?

      – Да мы сами ушли! – сказал Мещеряк.

      – Через чего?

      – Тоска взяла. Караулы да караулы… Да мужиков тиранить… Нет на то нашего согласия. Надоело боярам кланяться, чванство ихнее невмоготу стало… – Мещеряк пытался объяснить то необъяснимое, что срывало их с мест сытных, городов спокойных и гнало в дикую степь, в пустыню безлюдную…

      – Не схотел, стало быть, на собачьей доле волк жировать! – засмеялся Ермак.

      – Во-во… У волка своя воля. Тяжела волчья доля , а все ж – воля!

      – То-то и оно… – вздохнул Ильин. – Отбилися мы от правильной жизни.

      – А где она, правильная?– сказал Ермак. -Правильная, когда отец сына убивает да грех по всей стране чинит? А?

      – Нам от него шкоды не было! – сказал Михайлов. – А что бояр казнил, так туда им и дорога.

      – А непотребство по всей державе, а блядня бесконечная! – не унимался Ермак.

      – А тебе-то что? Это че, женка твоя была? Сестры?

      – Нет! – взвился Мещеряк. – Я тоже в такой державе жить не хочу! Не буду!

      – Да… – сказал Ермак, мостясь поближе к теплу догорающего костра. – Я слыхал, страна такая есть -Беловодье: там люди по правде живут, в довольстве