Смерть в экстазе. Убийство в стиле винтаж (сборник). Найо Марш

ли это, что вы и мисс Куэйн…

      – Я обожал ее. Много раз предлагал ей стать моей женой. Увы, она меня не любила. Вся ее жизнь была посвящена религии. Я вижу, вы внимательно на меня смотрите, инспектор. Наверное, думаете, что я слишком спокоен? Ведь мы, французы, такие экспрессивные. Мне впору размахивать руками, закатывать глаза и устраивать истерики, как этот мальчишка Клод.

      – Нет, месье де Равиньи. Я думал о другом.

      – N’importe[1], – пробормотал француз.

      – On n’est pas dupe de son cœur[2]… – начал Аллейн.

      – Вижу, я вас недооценил, инспектор. Вы не разделяете расхожих взглядов на моих соотечественников. Кстати, у вас отличное произношение.

      – Вы слишком добры, месье. Вам не приходила в голову мысль о самоубийстве?

      – Зачем ей себя убивать? Она была красива и… любима.

      – И богата?

      – И богата.

      – Вы следили за ее движениями, когда она взяла чашу?

      – Нет, я не смотрел, – ответил де Равиньи.

      – Вы тоже человек религиозный, иначе не оказались бы здесь, не так ли? – добавил Аллейн после паузы.

      Месье де Равиньи уклончиво пожал плечами:

      – Мне любопытны эта церковь и ее обряды. К тому же мысль о том, что все божества заключены в едином боге, соответствует моему характеру. В конце концов, надо же во что-то верить. Атеизм не для меня.

      – Когда вы начали посещать храм?

      – Дайте подумать… Около двух лет назад.

      – А когда стали посвященным?

      – Три месяца назад.

      – Вы входите в число жертвователей? Простите, я вынужден задать этот вопрос.

      – Разумеется, месье, долг прежде всего. Я жертвую небольшие суммы. Пять шиллингов после каждой службы и еще по фунту время от времени. Мой первый взнос составлял пять фунтов. Тогда этот храм только создавался. Я подарил чашу – старинную вещь, принадлежавшую моей семье.

      – Красивый сосуд. Отличный образец барокко, – одобрил Аллейн.

      – У этой чаши есть своя история. И еще, я подарил статуэтку. Справа от вас, месье.

      Аллейн повернул голову и взглянул на статуэтку месье де Равиньи. Это было бронзовое изваяние грубоватой лепки, изображавшее расплывчатую обнаженную фигуру в крылатом шлеме, из которой вырастали какие-то еще более неопределенные и расплывчатые формы.

      – Любопытно, – произнес инспектор. – Кто автор?

      – Я, месье. В состоянии экстаза, – холодно ответил месье де Равиньи.

      Аллейн бросил взгляд на его умное интеллигентное лицо и пробормотал что-то неразборчивое.

      – Видите ли, у меня артистический характер, – объяснил француз. – Впрочем, я всего лишь дилетант. Немного леплю, немного пишу, comme ci, comme ca[3], – так, изящные безделушки. Немного коллекционирую. Я не богат, месье инспектор, но порой позволяю себе кое-какие мелочи.

      – Замечательный образ жизни. Могу вам только позавидовать, месье. Но давайте вернемся к делу.

      Инспектор Фокс на заднем плане что-то невнятно пробасил, словно хотел процитировать: «Revenons a nos moutons»[4], – но запутался

1

Неважно (фр.). – Здесь и далее примеч. пер.

2

Сердце не обманешь (фр.).

3

Ничего особенного (фр.).

4

Вернемся к нашим баранам (фр.).