Майские сны под липами Саксонии. Иван Карасёв

шла война, а теперь всё! Всё! Ты понял Лизунов! Хватит убивать! Раненого перевязать, мы не фашисты. Нельзя им уподобляться! – повторил он сегодняшние слова Выгоревского.

      ***

      Майора Выгоревского с воинскими почестями подхоронили к последней братской могиле, выкопанной больше двух недель назад ещё до встречи с американцами. В том тихом немецком местечке до сих можно прочитать его фамилию в списке из трёх десятков других, выгравированных на стелле из чёрного мрамора. Она самая первая в скорбном перечислении званий, имён и дат, указали даже послевоенный день гибели бесшабашного комбата: Майор Выгоревский З.Е. 1908-13.05.1945. Ведь войны кончаются, а люди продолжают погибать, матери теряют сыновей, жёны – мужей. За два месяца до смерти Выгоревского, когда в Подолье растаял снег, вернулась на родное пепелище его семья. Отец семейства сам настоял: «Наймём людей, отстроимся!» Они устроились временно у соседей, успели получить победную весточку от мужа, а через шесть дней растерянная почтальонша принесла похоронку, последнюю в небольшом, ещё несколько лет назад почти полностью еврейском местечке. Полгода оформляли пенсию, но её хватило только на полуразвалившуюся, тесную халупу, в которой они и прожили втроём, пока дети не уехали учиться.

      Лизунов вернулся домой, на Рязанщину, погулял несколько лет, потом завёл семью, устроился в МТС и зажил неплохо, но в пятьдесят третьем году, возвращаясь со свадьбы родственника, продолжая потягивать из большого бутыля мутный самогон, Лизунов выпал на ухабе из тракторного прицепа и сломал себе шею. Его предали земле на небольшом деревенском кладбище. В последний путь Лизунова провожали заплаканная жена, согбенная от тяжких трудов мать, двое маленьких ребятишек и незамужняя соседка Люба, на которой он обещал жениться ещё до войны. Потом три осиротевшие бабы выпили в лизуновской избе, разговаривая с фотографией бравого сержанта с орденом Славы и тремя медалями.

      Каблуков после войны всё-таки остался в армии, окончил академию и дослужился до подполковника. Мог стать и полковником, но подвела его неистребимая мягкость к подчинённым. Однажды в полку случилось ЧП – пьяный дежурный офицер застрелил рядового солдатика, сказавшего ему что-то поперёк. Того пьяницу давно следовало выгнать, но всякий раз Каблуков жалел его жену, она приходила и плакала, слёзно умоляла дать мужу дослужить два года до пенсии. На следствии всё вскрылось, и Каблукову предложил написать рапорт об увольнении. Он вышел в запас и прожил ещё долго, даже пережил свою дорогую Машу, с которой вырастил троих детей. Успел услышать неведомые ранее слова «ваучер», «деноминация», «дефолт», встретил новый, двадцать первый, век и умер через несколько дней во сне тихо и спокойно от разрыва аневризмы, один, в оставшейся у него после разменов на благо детей однокомнатной новгородской «хрущёвке» с окнами на железную дорогу.

      Хайнцу повезло больше всех, рана оказалась по большому счёту пустяшной, пуля прошла почти по касательной, лишь слегка задев ребро – старшина никогда не был хорошим стрелком. В плену голодал, но выживал как мог и восстанавливал шахты