Майские сны под липами Саксонии. Иван Карасёв

а монотонный плеск воды звучал, как колыбельная. «Ну вот она всё-таки закончилось, война эта». Он успел ещё раз порадоваться за себя, за своих выживших в страшнейшей мясорубке последних веков солдат и погрузился в сладкую дрёму. Ему снился деревянный дом на берегу блестевшей на солнце реки Мсты, мать, возившаяся у печки, жена его, имени которой он почему-то не помнил, всё хотел спросить, да как-то неудобно было и две незнакомых маленьких девчонки, возившихся на полу с деревянными куклами, доставшимися ещё от бабушки. Увидев его, крошки в один голос закричали: «Папка, папка пришёл!» Им вторила, широко улыбаясь, безымянная супружница: «Да, это ваш папа, вот он и вернулся!» Мир, дом родной, тихое семейное счастье, лето, яблоки на ветке, доросшей через распахнутое окно аж до печки, дети и никакой войны. Опять, уже пятый день и пятый сон.

      ***

      – Петька!

      – ….

      – Петька! Петька! Каблуков!

      Старший лейтенант протёр глаза: перед ним стоял растерянный старшина с трофейным «вальтером» в руке. Каблуков недовольно поморщился, чего он пушку вытащил, не навоевался ещё что ли?

      – Ну что такое, старшина?

      – К-комбат.., к-комбата убили! – слегка заикаясь от волнения произнёс старшина.

      Каблуков вскочил:

      – Что ты несёшь, как убили?

      – З-зарезал немец, товарищ старший лейтенант.

      – Ничего не понимаю, какой немец?

      – Мы с комбатом пошли вокруг деревни, он захотел местность осмотреть. Тут из того, второго, брошенного дома кашель раздался, такой надрывный, сильный кашель. Форточка открыта была, – старшина запнулся, словно не знал, что говорить дальше.

      – Ну, говори!

      – Да что говорить. Предупреждал я его: «Не ходите, товарищ майор! Там никого не было, значит, окруженец прячется, может с оружьем! Так куда там, он мне заявляет, я, мол, вчера двести человек уболтал, а уж одного-двоих и подавно! Ну и начал перед дверью что-то по-немецки лопотать.

      – Едрёна корень! Что ж ты комбата просрал! – перебил Каблуков. – Сколько их?

      – А-адин, – словно стесняясь такого несерьёзного количества, выдавил из себя старшина.

      – Лизунов, – громко позвал ротный, – ко мне с двумя бойцами, – и уже старшине, – веди нас.

      Тот не спешил, однако, выполнять приказание, он явно хотел выговориться.

      – Я его подстрелил, лейтенант, он без сознания лежит.

      – Тем более, очнётся – умотает, гад.

      Они бегом добежали до места гибели комбата. Выгоревский лежал на пороге дома неестественно скрючившись. Под ним натекла лужа крови, ветер молотил мертвеца по левому плечу распахнутой и скрипящей при каждом движении дверью. Рядом стонал немец, держась руками за правый бок, там, где расползалось по мундиру тёмно-красное пятно.

      – Едрёна корень, – прошептали губы Каблукова.

      – Да-а, – пробормотал Лизунов и повернул тело комбата, в области сердца из груди торчала финка.

      – Прямо в сердце, сволочь! Гад, – диким голосом заорал