Прошедшее время несовершенного вида… и не только. Гриша Брускин

домой.

      Кукольное воскресение

      Самой волшебной игрой в детстве был домашний кукольный театр.

      Выгнав меня из комнаты, сестры сооружали кулисы. Когда все было готово, меня – единственного зрителя – впускали и усаживали на стул.

      Вход за кулисы был строго запрещен.

      Представление начиналось.

      Знакомые игрушки, включая сильно потрепанную куклу, привезенную отцом из Германии, оживали.

      С одной стороны, было понятно, что за занавеской происходит подстроенный сестрами обман.

      С другой – чудесное кукольное воскресение было налицо.

      Я пребывал в замешательстве.

      Наигравшись с куклами, сестры брались за меня.

      Нарядив в одно из лучших платьев, мне завязывали красивый бантик на голове.

      Идеал

      Родители отвели меня в школу.

      Во дворе нас встретила женщина с благородным седым пучком и в шерстяной вязаной шали, накинутой на плечи.

      Звали учительницу Марь Иванна.

      Я горячо ее полюбил. Марь Иванна казалась идеалом и совершенством. Никого не было мудрее, добрее и красивее на свете.

      Во втором классе Марь Иванна покрасилась в неудачный коричневый цвет.

      Идеал померк, тотчас превратившись в глупую, злую, полуграмотную тетку с крошечными глазками-угольками и вострым торчащим носиком.

      Один раз

      Один раз рано утром прибежала наша соседка Ляля.

      Вся в слезах, она прорыдала, что Сталин умер и завтра начнется война. Враг, зная, что нас никто уже не может защитить, тотчас воспользуется случаем.

      В школе нас отпустили с уроков.

      На переменке

      Во втором классе мальчиков и девочек объединили.

      Я тотчас влюбился.

      На переменке девчонки, включая предмет моих тайных воздыханий, столпились вокруг классного журнала, забытого Марь Иванной на столе. Заглянув в конец, где помещались анкетные сведения об учащихся, они выкрикивали:

      Баринов – русский!

      Яшин – русский!

      Назаров – татарин!

      Сейфулин – татарин!

      Затаив дыхание, я наблюдал в открытую дверь.

      – Брускин – еврей!

      Раздался звонок. Я вошел в класс, и мне показалось, что девочки иначе посмотрели на меня.

      Поэт

      В четвертом классе я подумал:

      – Влюбленный человек должен писать стихи.

      Завел толстую тетрадь и накатал два десятка произведений, лихо рифмуя слова типа «молю-люблю».

      Перечитав, добавил для солидности стихи о Ленинграде, в котором побывал в пятилетнем возрасте.

      Получилось недурно.

      В девятом классе мне попалась на глаза сокровенная тетрадка. Устыдившись, я уничтожил ее.

      А вот Рафаэль

      Большинство мужчин в моем детстве были военные.

      Демобилизоваться из армии было чрезвычайно трудно. Художник Митя Лион рассказывал, что полжизни не мог избавиться от погон.

      Мой отец тоже носил форму. Приехав после войны из Берлина, он привез немецкий автомобиль