Жена башмачника. Адриана Трижиани

можешь пользоваться больше.

      – Лучше выезжать на своей наружности, как дон Грегорио.

      – У него не только внешность. Он образованный человек. Принявший сан. Ты должен уважать его.

      – А тебе не следует его бояться.

      – Я не боюсь его. Я его почитаю.

      – Тьфу. Святая Римская церковь меня не интересует. – Чиро скинул ботинки. – Свечи, колокола, мужчины в платьях. Ты видел в колоннаде Кончетту Матроччи?

      – Да.

      – Вот красавица! Эти золотые волосы! Это лицо! – Он мечтательно закатил глаза. – И фигура! – Чиро присвистнул.

      – Она уже три года в одном и том же классе в школе при церкви Санта-Мария Ассунта. Умом не блещет.

      – Может, ей просто не по нраву корпеть над книжками. Может, она мечтает повидать мир. Может, хочет, чтобы я прокатил ее в коляске.

      – У тебя есть велосипед.

      – Ты и вправду ничего не знаешь о девушках. Им нужно самое лучшее – или ничего.

      – Кто научил тебя, как обращаться с женщинами? Игги?

      – Сестра Тереза. Она втолковала мне, что женщины заслуживают уважения.

      – Она права.

      – Ну, про всех я не уверен. – Чиро казалось, что уважением не стоит разбрасываться, как разбрасывают зимой сено на ледяных дорожках. Его еще надо заслужить.

      – Если ты выкажешь хоть небольшое усердие в духовной жизни и хоть иногда потрудишься приходить к мессе, возможно, дон Грегорио одолжит тебе коляску, – сказал Эдуардо.

      – Ты с ним ладишь. Спроси, могу ли я взять ее.

      – Придется тебе ходить пешком. Не стану я его просить.

      – Бережешь его благосклонность для чего-то более важного?

      – Что может быть важнее Кончетты Матроччи? – сухо ответил Эдуардо. – Сам подумай. Коляска священника доставляет лекарства больным. Отвозит стариков к доктору. Развозит еду бедным…

      – Ладно, ладно. Я понял. Стремлениям моего сердца не сравниться с деяниями милосердия.

      – Даже близко.

      – Придется придумать, чем еще ее поразить.

      – Поработай над этим, а я продолжу изучать Плиния, – откликнулся Эдуардо, пододвигая лампу поближе к книге.

      Каждую пятницу дон Грегорио служил утреннюю мессу для учеников приходской школы. В почтительном молчании они входили в церковь по двое, младшие впереди, вслед за сестрой Доменикой и сестрой Эрколиной.

      На девочках были серые шерстяные платья без рукавов, белые блузки и голубые муслиновые передники, а мальчики носили темно-синие свободные брюки и белые рубашки. По выходным матери стирали сине-белую форму и развешивали ее на веревках по всей деревне. Издали казалось, что это реют на ветру морские флаги.

      Чиро стоял за колонной на переполненной галерее, прямо над скамьями и вне поля зрения дона Грегорио. В школе оставались только два мальчика его возраста, большинство бросали учиться в одиннадцать, чтобы работать в шахтах. Пятнадцатилетние Роберто ла Пенна и Антонио Баратта были исключением, они собирались стать врачами. Роберто и Антонио прошли к алтарю, преклонили колени и отправились в ризницу, чтобы, переодевшись в красные