Стихотворения и поэмы для 11 класса. Владимир Высоцкий

старухи в пуховом платке,

      слившись с ними, как слово и слово

      на моём и на их языке.

      Рисунок

      Борису Мессереру

      Рисую женщину в лиловом.

      Какое благо – рисовать

      и не уметь! А ту тетрадь

      с полузабытым полусловом

      я выброшу! Рука вольна

      томиться нетерпеньем новым.

      Но эта женщина в лиловом

      откуда? И зачем она

      ступает по корням еловым

      в прекрасном парке давних лет?

      И там, где парк впадает в лес,

      лесничий ею очарован.

      Развязный! Как он смел взглянуть

      прилежным взором благосклонным?

      Та, в платье нежном и лиловом,

      строга и продолжает путь.

      Что мне до женщины в лиловом?

      Зачем меня тоска берет,

      что будет этот детский рот

      ничтожным кем-то поцелован?

      Зачем мне жизнь ее грустна?

      В дому, ей чуждом и суровом,

      родимая и вся в лиловом,

      кем мне приходится она?

      Неужто розовой, в лиловом,

      столь не желавшей умирать, —

      всё ж умереть?

      А где тетрадь,

      чтоб грусть мою упрочить словом?

      Воспоминание о Ялте

      Булату Окуджаве

      В тот день случился праздник на земле.

      Для ликованья все ушли из дома,

      оставив мне два фонаря во мгле

      по сторонам глухого водоёма.

      Ещё и тем был сон воды храним,

      что, намертво рождён из алебастра,

      над ним то ль нетопырь, то ль херувим

      улыбкой слабоумной улыбался.

      Мы были с ним недальняя родня —

      среди насмешек и неодобренья

      он нежно передразнивал меня

      значеньем губ и тщетностью паренья.

      Внизу, в порту, в ту пору и всегда,

      неизлечимо и неугасимо

      пульсировала бледная звезда,

      чтоб звать суда и пропускать их мимо.

      Любовью жёгся и любви учил

      вид полночи. Я заново дивилась

      неистовству, с которым на мужчин

      и женщин человечество делилось.

      И в час, когда луна во всей красе

      так припекала, что зрачок слезился,

      мне так хотелось быть живой, как все,

      иль вовсе мертвой, как дитя из гипса.

      В удобном сходстве с прочими людьми

      не сводничать чернилам и бумаге,

      а над великим пустяком любви

      бесхитростно расплакаться в овраге.

      Так я сидела – при звезде в окне,

      при скорбной лампе, при цветке в стакане.

      И безутешно ластилось ко мне

      причастий шелестящих пресмыканье.

      «Предутренний час драгоценный…»

      Предутренний час драгоценный

      спасите, свеча и тетрадь!

      В предсмертных потёмках за сценой

      мне выпадет нынче стоять.

      Взмыть голой циркачкой под купол!

      Но я лишь однажды не лгу:

      бумаге молясь неподкупной

      и пристальному потолку.

      Насильно