Падшие в небеса.1937. Ярослав Питерский

несущая опустошение»!

      Смирнов от удивления приподнял пальцами очки на носу. Он сидел, открыв рот. Молчание длилось почти минуту:

      – Как, как ты сказал?!

      – «Мерзость, несущая опустошение», – повторил Клюфт робко и опустил глаза.

      – Гениально! Гениально! Молодец! Как сказал! – рассыпался комплиментами Смирнов.

      Клюфт совсем покраснел. Он не знал, куда деть руки и то и дело теребил обивку на стуле.

      Петр Ильич вскочил со стула и, выбежав из-за стола, схватил трубку телефона.

      – Алло! Наборщики! Набирайте: «Мерзость, несущая опустошение!» Да! Все! В номер! Все! Я подпишу! – Смирнов бросил трубку на аппарат и подошел к Павлу.

      Тот в смущении встал. Главный редактор, смотря ему в глаза снизу вверх ввиду своего маленького роста, крепко пожал руку. Клюфт почувствовал, что ладонь у Петра Ильича горячая и липкая от пота.

      – Ну что ж, мой мальчик! Мы еще поработаем! Поработаем! – Смирнов похлопал Клюфта по плечу.

      Достал из кармана носовой платок и, сняв очки, протер их.

      – Кстати, я вижу, настроение у тебя в корне поменялось. Вижу! А то ночью мне всякую чушь тут нес! И помни, ты мне поклялся! Никому больше ничего подобного не говори! Никому! Ладно! Что ты хотел у меня спросить?

      Клюфт опустил глаза, словно был в чем-то виноват. Павел никогда не любил просить. Особенно за себя. Это было для него настоящей мукой. И, тем не менее, он выдавил:

      – Петр Ильич, вы обещали меня отпустить. Я ведь вот как всю ночь работал…

      – А! Да! Конечно! Вижу! Вижу! Надо! Но я, старый лис, знаю, спать не пойдешь! Тут другое! Шерше ля фам! Черт с тобой, иди! Но завтра! Завтра чтоб утром был как штык и с тебя статья о прокуроре в Таштыпском районе!

      Павел выскочил из кабинета редактора и понесся по коридору, словно на спине у него выросли крылья! Ему хотелось взлететь! Шутка ли, у него все получается, и он становится настоящим «матерым мэтром» слова! Выскочив из-за угла, Клюфт налетел на Пончикову. Грузная тетка несла в руках кучу бумаг и книг. Они посыпались на дощатый пол. Пончикова взвизгнула как ужаленная и повалилась на бок. Ее плотная коричневая юбка нелепо задралась, оголив толстые ноги в шерстяных чулках.

      – Ой! Ой! Мамочка моя! – причитала эта толстая женщина.

      Клюфт ползал рядом с ней на коленях, пытаясь собрать рассыпавшиеся книги и бумаги.

      – Простите, Вера Сергеевна! Простите ради Бога! Я не хотел!

      – Ой! Ой! Что ж это такое?! – Пончикова встала на четвереньки и со злобой посмотрела на Павла.

      Клюфт собрал в одну охапку ее бумаги и протянул женщине, словно большой торт. Та отмахнулась и, опираясь на стенку рукой, с трудом поднялась на ноги.

      – Вот, возьмите, возьмите… – Павел давился со смеха.

      Он представил, как эта толстая грымза рухнула на пол и что она при этом испытала. Павел вдруг ощутил невообразимое удовлетворение, перемешанное с чувством отмщения. Пытаясь скрыть улыбку, Клюфт хмыкал носом:

      – Вера Сергеевна. Простите, простите!..

      – Хам!..