Миниатюрист. Джесси Бёртон

Она сбрасывает свои унылые черные одежды и превращается в птицу-феникс, пропитавшуюся запахами мускатного ореха, гвоздики и корицы – но не лилии, никаких цветочных ароматов. Она – олицетворение города, дочь сильных мира сего, топограф, летописец флоры и фауны. Она притягивает к себе. Нелла зажмуривается в надежде прогнать видение, но ее преследует запах сандалового дерева, а воображение рисует соболиные шкурки, спрятанные у Марин под ханжескими черными юбками, и пожелтевший череп, который та держит в руках вместо букета. Кто она? Любовная записка, непредсказуемая, невероятная, со всем этим никак не вяжется.

      «Люблю тебя. Сзади, спереди: люблю тебя».

      Нелла накрывает голову подушкой, чтобы как-то защититься от этих слов. Пульсирует травмированная рука, и боль, кажется, только усилилась, но, слава богу, она наконец проваливается в глубокий, неодолимый полуденный сон.

      Синяки

      Спустя пару часов раздается стук в дверь, и, не дождавшись ответа, входит Корнелия.

      – Что у вас с рукой? – спрашивает она.

      Нелла не шевельнулась.

      – Да ладно. Не вы первая.

      Нелла смотрит на нее как в тумане.

      – Как ты догадалась?

      Корнелия смеется.

      – Я прожила в этом доме, можно сказать, всю жизнь. Она как краб: цапнула – и снова спряталась в своем панцире. Я уж давно не обращаю внимания и вам советую.

      Нелла заколебалась. Корнелия, похоже, проявляет искреннее участие, и Неллу вдруг охватывает желание, чтобы ее по-матерински пожалели. Она показывает руку.

      – Хороший будет синячок, – присвистнув, говорит Корнелия.

      – А ты зачем…

      – Вставайте. Мы идем в церковь.

      – Нет.

      – Так решила Марин.

      – Я не пойду с этим крабом.

      – Придется. – Корнелия вздыхает и, к удивлению Неллы, поглаживает ее по больной руке. – Проще пойти.

      Нелла сознательно отстает на шаг от Марин, которая так громко топает по булыжной мостовой, словно та чем-то не угодила персонально ей. Позади осталась Херенграахт, и Вийзельстраат, и мост, и торфяной рынок, а отсюда уже рукой подать до Старой церкви. Денек лучше не придумаешь, терракотовые крыши горят, как киноварь, и неприятные запахи с канала растворяются в прохладном воздухе. Мимо погромыхивают экипажи, и по каналам снуют суденышки с людьми, товарами и даже овцами. Нелла думает о синяке и о таинственной записке, ей ужасно хочется поскорее разгадать загадку, выяснить, кто этот человек, чье письмо Марин так старательно прячет от посторонних глаз, из-за которого ее пальцы готовы щипать каждого от страха и ярости.

      – А где Йохан? – громко спрашивает она у Корнелии.

      – На работе, – отвечает та, не поворачивая головы.

      У Неллы в голове все перемешалось: султаны, сахар, серебро, слова Отто о том, что богатство надо поддерживать, иначе все утечет сквозь пальцы. Она понимает, что не надо задавать лишних вопросов, на которые следует один ответ: «Нет». Но любопытство сильнее доводов разума.