Миниатюрист. Джесси Бёртон

всячески настаивает на этом ритуале.

      Служанка уходит, а Йохан накалывает на вилку одну рыбку.

      – В последние дни ты много трудишься, Йохан, – говорит Марин, откидываясь на спинку стула. – Собрался в очередное плавание?

      В тишине слышно, как он работает челюстями. Он поднимает на нее глаза, держа за щекой непроглоченную рыбу.

      – Пока не знаю.

      – А когда доставят из Суринама партию сахара? – спрашивает она.

      Йохан меряет сестру тяжелым взглядом.

      – Тебя это не касается.

      Марин кладет руки на колени и сопит, разглядывая атлас над его головой.

      – Брат, я вот о чем думаю, – говорит она. – Почему бы тебе не привести его сюда и не подписать договор?

      Он удивленно на нее смотрит.

      – Кого привести?

      – Ганса Меерманса. Тебе достанется его сахар.

      – Но ведь…

      – Число кондитерских все время растет. И дешевых гостиниц, где останавливаются сладкоежки. Мне-то, конечно, этого не надо.

      Йохан не в силах скрыть удивления, но Марин делает вид, что ничего не замечает.

      – Его сахар доставят только через месяц, – говорит он.

      – Наверняка быстрее, – возражает она. Он хмыкает в ответ, таращась на нее с возрастающим изумлением, но ее этим не проймешь. Она лишь еще больше откровенничает: – Сегодня Корнелия покупала на причале рыбу. Йохан молча ждет продолжения, и Марин произносит: – Скоро троих утопят.

      – Вот как. – Ее брат хмурится, опустив глаза в тарелку с селедкой. Наверняка сейчас он предпочел бы сочного краба, думает Нелла.

      – Повесят им камень на шею, – продолжает Марин, – засунут в мешок и бросят в воду.

      Йохан демонстративно роняет приборы. Нож сверкает в отблесках свечей, не зря Отто так долго его полировал.

      – Вот как? – Глаза его горят. – Ну-ка, Марин, расскажи нам, за что суд собирается их утопить.

      Она не выдерживает его взгляда.

      – Один торговал рыбой на пристани, – говорит она. – Что там натворили другие, я не помню.

      Повисает молчание. К сухой корке никто не притронулся. Душа и кошелек, думает про себя Нелла. Они помешаны на двух вещах. А о смерти говорят как о чем-то будничном. Ей доводилось видеть опухшие перевернутые туши коров и овец, погибших от чумы, отравленное растение, но раздувшийся в воде труп – никогда. Уставившись в тарелку, она проглатывает комок страха.

      Йохан принес судовой журнал и сейчас по-детски прикрывается им как щитом, чтобы сестра не видела его лица, вдыхая запахи просоленных, потрепанных ветром страниц. В них вписаны истории закупленной провизии и пройденных милей, реестры, акции, наказания. Нелла же думает об этих страницах как о кладезе приключений, всегда запертых на замок и потому ей недоступных. Йохан со вздохом кладет фолиант на стол, и взгляд Неллы делается еще пристальнее.

      – Почему сейчас, Марин? Почему ты вдруг вспомнила о сахаре?

      Но та молчит.

      Нелле бросается в глаза, как быстро ее супруга окутывают покрова печали, все равно что кафтан, в который он снова кутается. В нем как