Месяц чернец. Денис Владимирович Морозов

грамотей так говорил. Ух ты, пакостник!

      Любомысл схлопотал жесткий тычок каблуком боярского сапога.

      – А теперь вижу: ты – голова! – не унимаясь, тискал Твердислав колдуна. – И волховская наука – самая что ни на есть настоящая. Ты же нас только что от лютой расправы спас. Рассказал бы кто – я б ни в жизнь не поверил. А тут – прямо со мной. На моих глазах. Этот гад меня в снег – бух! И зубами тянется к горлу. А тут пес трехголовый, да еще ростом с лошадь. Как же верно ты слово к ним подобрал! Сразу к обоим. Я теперь чуть что – сразу к тебе. Государи небес, как же я струхнул! Поджилки до сих пор трясутся.

      – Может, хватит? Нам бы в Кремник вернуться, – потянул его за рукав Любомысл.

      – Да, конечно! – очнулся боярин. – Домой! К огоньку, к милой печке, в родной теремок под охрану. У нас во дворце таких страхов не водится. Разве что мелкая нечисть напакостит. Ну и пусть: я теперь знаю, кого позвать, чтобы с нею разделаться. Вот так волхв у нас! Чудо, а не человек!

      Поток лестных слов и восторженных отзывов изливался из Твердислава всю дорогу до Кремника. Тысяцкий лично провел кудесника мимо ворот, проводил его на свой двор, объявил почетным гостем и поручил слугам ухаживать за ним, как за любимой тещей.

      У Немила голова кругом шла от почестей и обильных похвал. Лишь под утро, оставшись в роскошно украшенной горенке, он выглянул в узенькое оконце и подумал: «Эк, куда меня занесло! Двор боярский. Попасть я сюда попал. А вот как я отсюда линять буду»?

      Последний день месяца лютого

      Вот оно, боярское гостеприимство! Немил в полной мере хлебнул его утром, когда настала пора угощений. На завтрак подали печеного зайца в яблоках, овсяную кашу, снетки с рыбой из Клязьмы и кисель, который оказался не кислым, а таким горьким, что хоть глаз вырви. Запивали все это сначала простонародным квасом, а после добротным сбитнем – горячим, аж до костей пробирало.

      Потом тысяцкого вызвали к князю – докладывать, что случилось ночью. Вернулся Твердислав чернее тучи и, в приступе задушевного доверия, поведал, что князь опасается бунта – он всего несколько месяцев, как водворился, среди его слуг много тех, кто еще недавно служил злому царьку Буривою, узурпатору и самозванцу – в общем, смута теперь ох, как некстати. Черный народец на пороге большой голодухи, припасы к началу весны у всех кончились, чем кормить чернь – непонятно, одним словом, делай что хочешь, Твердислав Милонежич, но чтоб никаких происшествий, никаких демонов, упырей, а тем более трехголовых собак в стольном городе не заводилось. Так-то, брат Немил. Вот такая наша боярская служба.

      Немил, разумеется, от души посочувствовал, и выпил с тысяцким на посошок. Однако из хором его не отпустили.

      «А и вправду: куда идти? – пришло в голову. – В моей избенке на Торговой стороне – ни души. Ни жены, ни детей, ни даже кота или птички. Скарба за годы скитаний не нажил. Все имущество – палка-кривуля да Велемудрова книга. По правде сказать, она и не Велемудрова вовсе – сгорел мой наставник вместе со всем, что с ним было. И настоящая книга его сгорела. Уже после по памяти