Вечный порт с именем Юность. Владимир Казаков

остановился, выставив вперед наган, а вверх ракетный пистолет с вложенной в него красной, тревожной ракетой.

      К нему бежали люди, радостно размахивая руками. Впереди, освещенная багровым светом костра, женщина в длинной юбке и с головным пестрым платком в руке.

      – Стой! Стрелять буду! – вложив железо в голос, приказал Бурков. – Пароль?

      Женщина была уже рядом:

      – Братишка! Милый! – Голые по локоть руки обняли пошатнувшегося капитана, его щека почувствовала теплоту губ, и он отвел ствол нагана, упершийся женщине в грудь.

      «Вот так встреча!» – выдохнул Бурков, когда у него вдруг выдернули наган и ракетницу, больно заломили локти и уже по-немецки кто-то прокаркал: «Обыскать!»

      Ракетницу отобрали, самого спеленали; теперь он не может дать знак своим.

      Влопался, сосунок! – незло проговорили сзади, наверное по росту приняв его за малолетка.

      – Лопну сейчас, дядя, – ответил почти ласковым голосом Бурков. Ему вдруг захотелось смеяться, сказать такое, чтобы засмеялись в последний раз и они. Только не было времени. Минуты у тех, родных, наверху истекали. А эти вокруг него, думая, что взяли разведчика, торжествовали, не зная, что доживают крохи своей поганой жизни. Выходя из планера, Бурков вытащил из гамака рыболовный крючок и зацепил его за голенище сапога. Сделав ровно пять осторожных шагов, он натянул черную стропу, соединенную с кольцом маленькой гранаты-лимонки, накрепко привязанной к ящику с двойным меленитом.

      Толстый крючок крепко впился в кожаное голенище. Бурков чуть переступил и почувствовал натянутую стропу. Нога дрогнула, будто сведенная легкой судорогой. А потом он ударил ею того, кто сказал «обыскать!».

      Вспыхнула и потухла зарница – взрыва капитан Бурков не слышал. Не видел он и огромный красный вал, приподнявшийся над лесом, не ощутил злого наката взрывной волны, слизнувшей костры и деревья.

      В это время его уже не было.

      Глава 4. Хлеб насущный

      Аэлита

      Раскисшее картофельное поле, залитое во впадинах водой, рябилось под мелким и нудным дождем. Шеренга парней в мокрых комбинезонах медленно двигалась вдоль расплывшихся гряд с совками, лопатками, с кусками обструганных на клин досок.

      Впереди всех шел Кроткий. Он оторвался от ближайшего курсанта метров на двадцать. Ручищи, как лопаты, погружал в грязь, сводил их под корнем мокрого завядшего куста и выдергивал его. Ботву – в сторону, липкие клубни – в деревянный, привязанный веревкой к поясному ремню, ящик. Он не вытаскивал ботинок из слякоти, а полз на коленях от куста к кусту и остервенело, как будто собирался душить кого-то, снова втискивал оголенные по локоть руки в грязь, смыкал их под землей и с придыхом выдирал. Почти полный ящик Кроткий тащил дальше и дальше, пока не услышал за спиной близкое тарахтение трактора. Тогда он встал, вытер потное лицо концом торчавшего из-за пазухи полотенца, вскинул ящик на плечо и пошел