Ода на рассвете. Вирсавия Мельник

Они мне помогли, и я хочу помочь. Хоть чем-то…

      Марья Петровна поняла, что спорить с побуждениями доброжелательности – безнадежная затея, и приняла дар.

      – Спасибо, Дуня-душенька! Вот им утеха-то будет! Они у меня такие печальные, самой плакать с ними хочется! – собрав брови и поджав подбородок, няня прикрыла рот уголком платка. – Ничем же они не виноваты! А тут вот!

      – И мне больно по нутру за них стало,– отозвалась Дуня и продолжила, ломая руки: – Если что-то нужно, я… вы только скажите… Моховы мне очень когда-то помогли, и я хочу… хоть чем-то помочь, – повторилась она.

      – Спасибо тебе, Дуня, – снова поблагодарила ее Марья Петровна, сглотнув и собравшись.

      Соседка смущенно ушла со двора.

      «Добро всегда возвращается»,– подумала Лиза, наблюдая за этой сценой. От хлынувшей волны воспоминаний она закрыла глаза и по ее телу пробежал холод. Лиза не заплакала. Она молилась.

      Через полчаса письмо было закончено. После обеда девушка отнесла его на почту.

      – Вы слыхали, – болтал кто-то в очереди да так громко, что слышно было на улицу, – этот командир решил опочить в хоромах Моховых?

      На почте почти все были Лизе знакомы. Все, так или иначе, имели что-то общее с семейством Моховых: поднимались, строились, работали, просили, получали, засевали, жали, собирали, приходили с просьбой и уходили удовлетворенными. Каждый из них имел какую-то особую историю.

      – Здравствуйте, – поздоровалась Лиза, войдя в почтовое отделение.

      Увлеченные своим разговором, ей никто не ответил.

      – Да! Да! Я тоже об этом слыхала, – подтвердила Тамара Прокофьева, уткнув руки в бока. Мохова ее знала. Она около четырех лет назад просила у отца пшеницы для посева с обещанием вернуть после сбора первого же урожая. В течении трех лет она не отдавала, ссылаясь на большую ее, Тамары, семью. Федр Николаевич ей те зерна оставил. У Лизы сразу же метнула в памяти сцена благодарности этой женщины за помощь. Ей стало тепло. – Маньку с Людкой еще наняли, чтобы убрали к празднику.

      Елизавета кивнула ей: «Здравствуйте!». Прокофьева заметила ее, ничего не ответила и продолжила оживленную беседу с односельчанами.

      Лизе стало очень неуютно.

      – Говорят, что этот командир жадный аш жуть! Ничего Мане и Люде протащить не дал.

      – А щас зато понаехало всяких. Шуметь ещё будут, – негодовал Алеша Сапров. У него прошлой осенью дотла сгорел дом. Он и его молодая жена с ребенком остались на улице. Елизавета помнила тот холодный вечер, когда они на их семейном совете решили отстроить дом Сапровым, а самим погорельцам предложить на время стройки свой кров.

      Девушка, приветствуя, улыбнулась ему. Сапров в ответ только и сделал, что повел бровью.

      Лизе с каждым шагом становилось сложнее передвигаться. Что происходит?

      – Знаете, что мне бабы рассказывали? – поддала Зина Куницына. Эта вдовица живет на другом краю деревни, у рощи. У нее пару лет назад сын-подросток сломал ногу. Через каждые два дня Федр Мохов отправлял дядю Васю отвести к больному продуктов