Взгляни на меня. Чармили Энн Белл

так прочно, что его и ударами головой о стену не удалось бы вышибить. Облик матери неумолимо вымывался, выцветал, проваливался куда-то очень глубоко, за пределы сознания, таял в тумане. Но сменить мощность микроволновой печи я могла бы, даже вскочив с постели посреди ночи, разбуженная жутким кошмаром. Память надо мной издевалась.

      – А куда ты хочешь двигаться дальше? Семья, дети? – спросил Том и стал быстро расстегивать пуговицы пиджака, снял его и осторожно повесил на спинку отодвинутого стула. У белоснежной рубашки, заправленной в серые брюки, был слегка смят ворот, по ткани расходились тонкие морщинки. К запаху розмарина и яблочного уксуса, парящему в кухне, примешался свежий цитрусовый запах с нотками кориандра. Как я выяснила позднее, другой туалетной водой Том пользовался редко.

      – Возможно, в моём возрасте уже пора задуматься о семье, но в роли родителя я вижу кого угодно, но не себя. А если неуверенность заглушает готовность рискнуть, то не стоит и пробовать.

      Он отвёл взгляд в сторону, тщательно взвесил услышанное, пока блюдо крутилось на стеклянном диске, и мерный шум разливался по кухне. Выдержав паузу, Том снова неотрывно всматривался в глаза, словно выискивая непрозвучавшую правду, и сказал:

      – Я знаю женщин, которые размышляли так же, но стали прекрасными матерями.

      – И ни о чём не жалеют?

      – Не знаю наверняка, но у некоторых теперь даже в голове не укладывается, как раньше они могли с таким ужасом рассуждать о возможных трудностях. Иногда случается удивительный парадокс – те, кто громко заявляют о напрасности брака или уверяют в своей неспособности воспитать ребёнка, на деле же превосходно справляются со всем, что их пугало. Мои родители развелись, когда мне исполнилось тринадцать, но подарили счастливое детство. Примером жизни, которой каждый неотступно следовал, они научили многому. Мама открыла дорогу в театр, отец научил упорно трудиться, не оставлять сил на жалость к самому себе, а их расставание приблизило к пониманию человеческих слабостей. – Том вдруг замолчал, мягко улыбнулся и потёр лоб в накатившем смущении. Ему казалось, он бессовестно крадёт чужое время, терзает скукой. – Прости, тебе хоть интересно это слушать?

      Разумеется, было интересно. Очень часто я осознавала, что для восстановления гармонии, перезарядки, не хватало именно таких петляющих, как извилистый ручей, непредсказуемых, простых разговоров на равных. Бывало, с друзьями мы затевали горячие споры, обсуждали неоднозначные вопросы, вываливали друг на друга лавины мнений, сталкивали разные точки зрения. И крайне редко мне доводилось с предыдущими мужчинами общаться вот так легко, не выстраивая преград, не расставляя ограничений.

      Ни о чём и обо всём.

      Том невольно всколыхнул дремавшую во мне тоску, начав рассказ о своих родителях. Я ждала визга микроволновки, сигнала, тормозящего диск, смотрела на Тома и терялась в закипающих мыслях. Сказать ему, что я понятия