Черно-серый. Магдалина Старцева

понял, – что-то заболело в области сердца, заставив его ритмы на секунду, как показалось, остановиться. – Могу пожелать вам удачи.

      На лице его не было сожаления или отчаяния. Сложно однозначно сказать, что он чувствовал в тот момент. Можно предположить, несколько отвлекся от темы с гаданием, Шофранкой.

      – Я прекрасно знаю, что для тебя нет земли роднее, – несколько опечалилась мама.– Но я полагала, ты захочешь отправиться с нами? Ведь так всегда было раньше, годы назад? Я и сама не горю желанием оставлять тебя здесь, буквально в разжигающимся костре.

      – Ничего не могу поделать. У меня здесь дел гораздо больше, – сам не ведал что несет. – Садитесь, уплывайте, я потом присоединюсь.

      Глава 5. Куда?

      Прошло время. Фотокарточка была готова. Забавные снимки получились: на одном все Собакины вместе, на втором Нил стоит, сложив руку в карман, глядя куда-то в даль. Что же в этом забавного? Он сам знать не знал, но думалось – все это поистине глупо. Неужели его родители действительно считают, что тот будет вспоминать, да грустить? Может быть, в короткое мгновенье промелькнет в голове чего, и все. Выходит, или сына они плохо знают, или же верят в его изменение. Сам же он на то не надеялся.

      Чашка чая в руке не могла радовать так, как, к примеру, рюмка водки в желудке. Этим, конечно, он не довольствовался, но и бежать за алкоголем не спешил. На часах давно уже утро, недавний рассвет превращался в полдень. Работы много, а в голове совсем пусто. Тот разговор никак не мог забыться, настолько сильно зациклился. Частично уже злился на Шофранку, и почти опустил руки, все меньше верил в свои мечты. Возможно, стал взрослеть, ведь дней пиршества и кутежа стало гораздо меньше, домой никого боле не приводил. Знакомцев так же не больше. Ему казалось, будто он пропал из своего мира или вовсе в нем не существовал. В такие-то минуты и не хватало Мамонова, пусть как псевдо-друга. Реальными для него, как мы помним, обзавестись было настоящей проблемой. Такой уж человек, что поделать.

      Тогда он взял ручку, опустив горячий напиток на письменный стол. Фотокарточки, над которыми Нил потешался, еще раз оглядел. Для целей выбрал, что не удивительно, свой же портрет. Пару глотков помогли кой чего придумать, и перевернув изображение, принялся писать:

      «Случайности все эти мне жутко надоели. Я не ведаю кто я, да и знать не хочу! Верьте – не верьте, дело ваше. Только меня уж изнуряет жизнь людская. Свешали ребенка, свешали всем о личных встречах, кои с девушками имел, теперь ушли и люди, кого терять бы не хотел. Посмотрите во что жизнь превратилась! Я чувствую себя чудовищем, но и нового в миры не приношу. Хочется ли мне быть музыкантом? Поэтом? Нет. Лучшее будущее о коем все твердят не примет меня.

      Прощайте! Прощайте! Прощайте!»

      От части, эта подпись была желанием привлечь к себе хоть чье-то внимание. Словно брошенный щенок, искал глазами близкого себе человека. Все круги пороков порядком надоели, только никто ж не заметил того, как старательно избегал всех кутежей Собакин. Он будто застрял в одном образе,