«Москва, Москва! …Люблю тебя как сын…». Михаил Лермонтов

отцов и поздним их умом,

      И жизнь уж нас томит, как ровный

      путь без цели,

      Как пир на празднике чужом.

      К добру и злу постыдно равнодушны,

      В начале поприща[30] мы вянем

      без борьбы;

      Перед опасностью позорно-малодушны,

      И перед властию – презренные рабы.

      Так тощий плод, до времени созрелый,

      Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

      Висит между цветов, пришлец

      осиротелый,

      И час их красоты – его паденья час!

      Мы иссушили ум наукою бесплодной,

      Тая завистливо от ближних и друзей

      Надежды лучшие и голос благородный

      Неверием осмеянных страстей.

      Едва касались мы до чаши наслажденья,

      Но юных сил мы тем не сберегли;

      Из каждой радости, бояся пресыщенья,

      Мы лучший сок навеки извлекли.

      Мечты поэзии, создания искусства

      Восторгом сладостным наш ум

      не шевелят;

      Мы жадно бережём в груди остаток

      чувства –

      Зарытый скупостью и бесполезный

      клад.

      И ненавидим мы, и любим мы

      случайно,

      Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

      И царствует в душе какой-то холод

      тайный,

      Когда огонь кипит в крови.

      И предков скучны нам роскошные

      забавы,

      Их добросовестный, ребяческий разврат;

      И к гробу мы спешим без счастья

      и без славы,

      Глядя насмешливо назад.

      Толпой угрюмою и скоро позабытой

      Над миром мы пройдём без шума

      и следа,

      Не бросивши векам ни мысли

      плодовитой,

      Ни гением начатого труда.

      И прах наш, с строгостью судьи

      и гражданина,

      Потомок оскорбит презрительным стихом,

      Насмешкой горькою обманутого сына

      Над промотавшимся отцом.

1838

      Поэт

      Отделкой золотой блистает мой кинжал;

      Клинок надёжный, без порока;

      Булат его хранит таинственный закал –

      Наследье бранного[31] востока.

      Наезднику в горах служил он много лет,

      Не зная платы за услугу;

      Не по одной груди провёл он страшный

      след

      И не одну прорвал кольчугу.

      Забавы он делил послушнее раба,

      Звенел в ответ речам обидным.

      В те дни была б ему богатая резьба

      Нарядом чуждым и постыдным.

      Он взят за Тереком отважным казаком

      На хладном трупе господина,

      И долго он лежал заброшенный потом

      В походной лавке армянина.

      Теперь родных ножон, избитых на войне,

      Лишён героя спутник бедный,

      Игрушкой золотой он блещет на стене –

      Увы, бесславный и безвредный!

      Никто привычною, заботливой рукой

      Его не чистит, не ласкает,

      И надписи его, молясь перед зарёй,

      Никто с усердьем не читает…[32]

      В

30

По́прище – здесь: период жизни, деятельности.

31

Бра́нный – здесь: воинственный.

32

«…Никто́ с усе́рдьем не чита́ет…» – на кинжалы нередко наносили мудрые изречения (например, из Корана).