Ф. А. Абрамов. Сборник. Федор Абрамов

втюкнул топор в чурбан, прислушался. Потом долго глядел на Мишку и наконец тихо сказал: «Пойдем-ко, сынок…»

      И вот они в огороде, за амбаром. Отец опять глядит на него, хочет что-то сказать. Но в это время из-под крыши амбара выпорхнул воробей. «Гнездышко! – зашептал Мишка. – Давай я слазаю». – «Не надо…» – поморщился отец. «Иван, Ваня… Где ты?» Это мать. Отец махнул рукой и пошел к дому. У калитки он круто обернулся, привлек к себе Мишку и, заглядывая ему в глаза, спросил: «Ты понял меня?.. Понял, сынок?»

      Что же он хотел сказать? Что?

      Мишка так и заснул, не найдя ответа.

      Утро в избе Пряслиных началось с обычного вскрика:

      – Ма-ма-а, исть хочу!

      Охая, Анна медленно поднялась с постели, побрела затоплять печь. Потом она машинально, по привычке, бралась то за одно, то за другое, как в тумане ходила по избе. Ребятишки пугливо жались по углам, а Мишка молча, закусив губу, чтобы не разрыдаться, делал начатое ею, ходил по пятам за матерью, и у него не было сил взглянуть ей в лицо.

      Когда он пришел с водой от колодца, в избе была Анфиса Петровна. Она что-то говорила матери, но та, сидя на лавке, только мотала головой.

      – Ничего… ничего не знаю…

      – Я говорю матери, – обратилась Анфиса к Мишке, – может, хлопотать будем, чтобы этих-то трех, – она указала на Петьку, Гришку и Федюшку, – в детдом взяли?

      Присмиревшие ребята немо уставились на старшего брата. Он тяжело задышал, опустил глаза… Босые, с ранней весны потрескавшиеся от воды и грязи ножонки…

      – Нет, – резко вскинул он голову, – никуда не отдадим!

      Вскоре после Анфисы Петровны пришел Степан Андреянович. Он нерешительно стал у порога и сквозь застилавшие глаза слезы смотрел на несчастную Анну, неподвижно сидевшую на лавке с опущенной головой, на осиротевших, пришибленных горем детей.

      Лизка, сняв с коленей Татьянку, подошла к матери, дотронулась до нее рукой:

      – Мама, бригадир пришел.

      Анна подняла голову, суетливо заоглядывалась по сторонам:

      – А?.. Бригадир?.. Я сейчас… сейчас… – И стала торопливо подвязывать плат.

      Лизка заплакала. Мишка отвернулся.

      – Анна, что ты… что ты, Анна… Какая тебе сегодня работа?

      Степан Андреянович шагнул к ней, обнял за плечи.

      Она увидела его вздрагивающий рот, слезы, текущие по измятой бороде, и вдруг со стоном припала к его груди, затряслась в рыданиях. Ее облепили со всех сторон ребятишки и тоже заголосили навзрыд.

      Степан Андреянович черствой, загрубелой ладонью гладил по голове Анну, гладил ребят и, сам давясь от слез, приговаривал:

      – Вот так… так-то лучше… Ничего, ничего… такая уж наша судьба…

      Уходя, он поманил за собой Мишку. В сенях указал на темный угол:

      – Там в мешке я мучки принес, – и, тяжело ступая по скрипящим половицам, вышел на улицу.

      Два дня спустя Пряслины в глубоком молчании садились завтракать. До сих пор пустовавшее за столом место отца занял Мишка. Лизка,