Благовест. Антология духовности и патриотизма. Премия им. Архангела Гавриила. Сборник

по ней на землю. Все окна первого этажа были закрыты, кроме тех, которые были у жаркой кухни. Неожиданный посетитель беспрепятственно влез в окно, спрыгнул на пол и схватил топор, лежавший около дверцы плиты. Всех работников кухни как ветром сдуло. А Харитина, не успев убежать, в первые мгновения увидела человека с искажённым ненавистью лицом и сверкающими злобой глазами, готового уничтожить любого встретившегося на его пути. Спасло её то, что она успела присесть и спрятаться за плитой. К счастью, сумасшедший не заметил её, а может, и видел, но ему нужен был противник в известной вражеской форме. Размахивая топором, он с криком выбежал в коридор, где его, конечно же, удалось поймать и задержать. Но, как потом говорили, страху натерпелись все.

      Однако значительно большая потребность госпиталя была в младшем медицинском персонале – санитарках. Мало кто соглашался не просто мыть в палатах полы и протирать пыль, но и ухаживать за лежачими больными. А это – подавать им, убирать и мыть туалетные принадлежности. И Харитину перевели в санитарки, где она и работала, добросовестно выполняя свои обязанности, до конца войны. Склад её характера способствовал доброму отношению к раненым, бесконфликтности с коллективом и беспрекословности выполнения всех указаний, что выражалось в благодарностях от больных и руководства госпиталя.

      Оценивая в целом Харитину в военное время, сложно найти в её работе какие-то патриотические настроения. Она была простой русской женщиной с присущей ей жалостью к пострадавшим людям. И желание помочь им постоянно присутствовало в её душе, поскольку ей ежедневно приходилось наблюдать самые жестокие картины, отражавшие результаты войны. Она видела прикрытых одеялами лежащих неподвижно с безразличным или безнадёжным взглядом раненых с ампутированными ногами и руками, окровавленные бинты с гноем, а то и с копошившимися в них червями при приёме вновь прибывших из полевых лазаретов. Горько было смотреть на лишившегося рассудка раненого с третьего этажа, который, сидя на койке с устремлённым в никуда взором, постоянно перекладывал мелкие обрывки добытой им откуда-то бумажки и непрерывно повторял: «Доля, моя доля… Доля, моя доля… Доля, моя доля…»

      При виде всего этого даже чистка специальных принадлежностей, называемых близким каждому селянину словом «утка», и устройств с не соответствующим на первый взгляд назначению, но красивым названием судно, которое по определению должно бы плыть к какому-то причалу, не вызывали у Харитины такого сильного чувства несправедливости того, что случилось и что она воочию наблюдала.

      Были, конечно, и радующие события, когда, например, при снятии повязки с прооперированных глаз пожилого солдата он закричал: «Батюшки, свет!»

      Удивляли бесшабашностью своих поступков молоденькие легкораненые и быстро выздоровевшие ребята, которым удавалось какими-то путями вечерком, когда уходило домой всё начальство, покинуть госпиталь – называлось это у них пикированием – и выйти за чугунную