Вышли из леса две медведицы. Меир Шалев

Этот выдающийся знаток Торы был мудр не только по чину, но и по сути. Пойди Нахум по его пути, он остался бы в Стамбуле и стал раввином, как и его отец. Но еврейские первопоселенцы, которые двинулись тогда из России в Страну Израиля и по дороге проходили через Стамбул, поразили его воображение, очаровали и увлекли. И еврейские девушки из России, с их непривычно открытыми взгляду тяжелыми косами вокруг головы, порой золотыми, совершенная редкость в Стамбуле, и с их необычными в этом городе глазами, тоже взволновали и очаровали его. К тому же некоторые из них не единожды останавливали на нем свой голубой взгляд.

      Быстро разнесся слух, что у этого молодого человека голодный халуц[21] всегда может получить щедрую миску супа с рисом, фасолью, кольцами лука-порея, отварными луковицами и костями. Суповые кастрюли наполнялись и опустошались, взгляды бросались все чаще и голубели все больше, разговоры завязывались, золотые косы расплетались и заплетались, идеи сверкали, как молнии, и, под стать молниям, разрывали потемки и раздвигали небеса, электризовали и освежали воздух, неподвижный и застойный уже долгие годы. И вот так сионизм увлек Нахума Натана, и он тоже надумал отправиться в Страну Израиля, чтобы стать еврейским земледельцем.

      Рав Элиягу Натан испугался. Он умолял сына не прерывать свои занятия в ешиве и, уж конечно, не становиться крестьянином. Не покидать «шатер Иакова» – так он сказал – и не уходить в «пустыню Измаила» и в «поле Исава»[22]. Но сердце Нахума порывалось вдаль, и порой он чувствовал, как оно бьется в клетке ребер, точно птица, рвущаяся в полет. Он настаивал, и просил, и объяснял, и доказывал, и, в конце концов, убедил отца, и тот разрешил ему присоединиться к группе пионеров, отправлявшихся в Страну, и даже благословил его на дорогу.

      Рав Элиягу, человек мягкий и добрый, дал свое разрешение с тяжелым сердцем. Он помнил, как праотец Иаков отправлял своего любимого сына Иосифа в его полосатой рубашке к братьям-пастухам в поля и как те продали его в рабство. Но даже в этих своих размышлениях он не мог представить себе весь размер того несчастья, которое ожидало его сына и его самого. «С пастбища в Сихеме к яме в Дофане»[23] – эти слова бились в памяти, но не достигали его ума во всем своем подлинном смысле. Он боялся, что его сын утратит веру, будет ограблен, заболеет, даже умрет, но не того, что он будет убит, а тем более – убит своим же соплеменником.

      Тяжко было у него на душе, но согласия, данного сыну, он обратно не взял. Только поставил ему одно условие – что он не присоединится к какой-нибудь группе социалистов, или к рабочему движению, или к одному из тех кибуцев, в которых нет ни синагоги, ни шойхета, ни миквы[24] и где все парни, как рассказывают, спят со всеми девушками, а пойдет в одно из поселений Барона[25], к порядочным людям, где к его услугам будут и синагога, и миньян,

21

Халуц (ивр.) – первопоселенец, пионер.

22

«Шатер Иакова», «пустыня Измаила» и «поле Исава» – в Библии о первенце Авраама Измаиле (изгнанном вместе с его матерью Агарью в пустыню) сказано, что он «вырос, и стал жить в пустыне, и сделался стрелком из лука» (Быт. 21, 20), а первенец Исаака Исав (продавший первородство за чечевичную похлебку) именуется «человеком, искусным в звероловстве, человеком полей» (Быт. 25, 27). Этим кочевникам противопоставляется оседлый человек Иаков (прародитель всех двенадцати колен Израилевых), который, по Библии, был «человеком кротким, живущим в шатрах» (Быт. 25, 27). Но в Талмуде этот «шатер Иакова» толкуется уже не только как жилище, но и как символ «дома учения», где Иаков учился «мудрости Божьей».

23

Братья Иосифа пасли скот на пастбищах Шхема (Сихема), и Иосиф нашел их в Дотане (Дофане), где они кинули его в яму, перед тем как продать в рабство.

24

Шойхет – резник, знающий правила ритуального убоя скота и обработки мяса; миква – бассейн для ритуального омовения.

25

Имеется в виду барон Эдмон де Ротшильд.