Деревянное яблоко свободы. Владимир Войнович

к судебной деятельности, или же…

      – Или же? – повторил он.

      – Позвольте еще раз вашу правую руку.

      – Опять? – Он снисходительно улыбнулся и посмотрел на Клемишева, который сидел в стороне, сцепив на коленях руки со скептическим выражением на лице.

      – Опять, – вздохнул я с полным сочувствием.

      – Извольте, – сказал он с вызовом, – но ежели вы и сейчас ничего не добьетесь, то учтите, я буду на вас жаловаться губернатору, а ежели губернатор не поможет, то и до самого царя дойду, но этого дела так не оставлю и не позволю постоянно измываться над столбовым дворянином.

      – Разумеется, это ваше право, – согласился я, беря его руку в свою и внимательно разглядывая. Теперь я заметил, что след от носимого раньше кольца имеет ширину гораздо большую, чем обыкновенно имеют обручальные кольца.

      – Ну что ж, Степан Петрович, – сказал я. – Рискнем.

      Я достал из кармана перстень и быстрым движением попытался надеть его на протянутый палец. Конечно, перстень застрял у второй фаланги.

      – Ну что? – с видимым сочувствием спросил Анощенко. – Не идет?

      – Не идет, – сказал я печально. – Так не идет. А ежели сделать так… – подталкивая перстень, я повернул его в одну сторону… – а потом эдак… – я повернул перстень в другую сторону.

      Анощенко побледнел и отдернул руку. Но было уже поздно: увесистый чугунный перстень красовался на безымянном пальце его правой руки.

      Встрепенулся Клемишев. Его маленькие глазки перепрыгивали с меня на Анощенко и с Анощенко опять на меня. Он все понял и оценил. Человек он был плохой, но неглупый. Кажется, сейчас он даже одобрял меня, хотя и сочувствовал Анощенко.

      – Что это значит? – спросил он наконец, глотая слюну.

      – К сожалению, это значит, – сказал я, – что я вынужден буду арестовать господина Анощенко.

      – Вы не имеете никакого права! – закричал на меня Анощенко. – Это еще не доказательство!

      – Зря шумишь, Степан Петрович, – тихо сказал Иван Пантелеевич. – Арестовать тебя он право имеет, так что защищайся каким-то другим способом. Поищи адвоката получше, попытайся воздействовать на милосердие присяжных.

      – Но ведь то, что перстень налезает мне на палец, еще не доказывает ничего.

      – Почему же. Кое-что доказывает, – устало сказал Клемишев. – Косвенная улика. По прежним законам можно было бы и оставить тебя в подозрении, по нынешним придется судить, а там уж как повернется.

      С этими словами он вышел из кабинета. Анощенко большим батистовым платком вытирал пот с лица. Я писал постановление об аресте.

      – Господин следователь, – сказал вдруг Анощенко жалким голосом. – А что, если нам разойтись полюбовно? Уж я, слово дворянина, в долгу не останусь.

      – Я взяток не беру, уважаемый Степан Петрович. – Перо было плохое и брызгало.

      – Ну уж сразу – взятка, – оживился он. – Просто дружеское вспомоществование.

      – И во вспомоществовании,