Измена. Горячий лед. Диана Ярук

поцеловала меня, и Боря это увидел.

      Резко поворачиваюсь к нашей бывшей няне, та поднимает руки в защите:

      – Я думала, что он в своей комнате.

      Боря, наконец, прижимается ко мне всем телом. Я обхватываю его со спины и разворачиваю в сидячее положение. Сын так измотан, что почти не протестует против моих прикосновений. Господи, почему я могу обнять своего ребёнка только вот в таком состоянии?!

      – Останешься с папой и Женей или поедешь со мной в Мишину квартиру?

      – К Мише. – Сын отстраняется от меня и трёт глаза кулачками.

      Боря всё ещё в школьной одежде, значит, он даже не успел поесть.

      – Поедим пиццу?

      Сын кивает и идёт к выходу. При всей его пищевой избирательности всегда можно подкупить Борю пиццей или жареной картошкой. Выбор не самый здоровый, а потому и редко применяемый. Но сегодня нам это нужно обоим.

      – Сын, я бы хотел с тобой, как раньше ходить на хоккей, можно? – Андрей наклоняется к мальчику и аккуратно кладёт ему руку на плечо.

      – Я с мамой, – отрезает ребенок.

      – Форма? – уточняю у Андрея, и тот тоже начинает обуваться.

      – Неужели всегда будет так? – спрашивает он, прислонившись к стене в лифте и прикрывая глаза.

      – Я каждый день задаюсь таким вопросом, Андрей.

      Когда на следующее утро я наблюдаю за Борей с трибуны, рядом со мной снова появляется Лисовский. Сегодня парень накинул толстовку, но всё так же в шортах и сланцах на босу ногу. Кажется, что вот-вот от него пойдёт пар.

      – Ты от меня прячешься, принцесса Бубльгум?

      Я почти не спала этой ночью, и мигрень снова маячит где-то на периферии сознания.

      – Не хочу ни с кем разговаривать.

      – Он у тебя крутой, – Лис кивает на Борю, который сейчас играет на своей любимой позиции защиты.

      Мы молчим, прислушиваясь к скрипу лезвий коньков по льду и перекрикиваниям ребятишек.

      – Почему здесь ты, а не муж? – снова подаёт голос Лисовский. Он внимательно следит за моим сыном, а я, воспользовавшись возможностью, разглядываю его профиль. Под ярким светом софитов видно небольшой шрам на лбу, несколько бледных швов на подбородке и то, что слева верхняя губа была грубо рассечена, да так и срослась с небольшим пунктиром в идеальной линии.

      – Боря не хочет.

      – Не хочет, чтобы его водил отец?

      – Не хочет отца.

      – Хм… У вас всё не очень хорошо, да?

      Я тру лоб.

      – Всё как-то по-дурацки, знаешь… Вот скажи… Что заставило бы тебя заплакать?

      Лис поворачивается ко мне и хмурит брови.

      – Просто не могу поплакать, а мне так нужно, – пожимаю плечами я.

      – Когда был пацаном, я всегда плакал над фильмом «Белый Бим, чёрное ухо». Едва по телевизору начинались первые титры, я бросался в рёв. Раньше были такие журналы с программой, помнишь? «ТВ-гид», да? Бабушка подчёркивала передачи, которые хотела посмотреть и если там был «Белый Бим», то она замазывала его пастой, чтобы я не увидел. Даже название меня разматывало на целый