.

сам хочет стать наместником? Думаю, это более чем вероятно, учитывая особое расположение к нему цесаря. Да и править он будет в согласии с принципами Державы, у него было много времени, чтобы их освоить…

      Раздражение начинало колотиться в висках. Горло вмиг пересохло. Это плохо, очень плохо – это предвестники приступа.

      – Это не являлось моей целью, – терпеливо сказал Стефан.

      Нельзя злиться. Они его соотечественники, те, кто сполна расплатился за неудачный мятеж, пока сам он посещал театры и приемы.

      Но в глазах уже мутилось, и виделись ему не люди – виделась добыча. Ему стало жарко, он почти слышал, как в жилах тех, кто рядом, бьется кровь: протяни руку – и ощутишь ее пальцами, за такой непрочной перегородкой из плоти и кожи… Он глубоко вдохнул, жалея, что оставил бутылек с эликсиром в спальне.

      – Мне душно, – проговорила Вдова. – От ваших споров тут стало жарко, мне нужно на воздух… Стефан, проводите меня.

      Он не без труда поднялся, позволил ей опереться на свою руку, думая, как забавно будет, если сам он сейчас лишится чувств… или, что хуже, вцепится Вдове в горло, что твой оборотень…

      Но стоило им выйти за дверь, как стало легче. Стефан несколько раз глубоко вдохнул, и жажда стала переносимой. Спокойная темнота обволокла двор, оставив лишь бляшки отраженного света на камнях. Сладкий свежий ветер обдувал лицо.

      Да что ж это такое? Отчего приступы стали такими частыми? Спасибо Доброй Матери, еще никто не заметил…

      – Вам не стоит принимать это так близко к сердцу, – сказала Яворская. – Все это от зависти, князь…

      – Зависти? – Он криво улыбнулся. Хотя… разве его положению действительно нельзя позавидовать? Светло, тепло, у самого цесаря за пазухой…

      – Вы на своем посту можете что-то делать для Бялой Гуры. И делаете. А мы… – Яворская махнула рукой и снова вытянула трубку. – Большинство из нас только ухаживает за могилами да грозит небу кулаком. Вы не представляете, как изводит бессилие.

      Изводит, и потому даже безнадежное восстание лучше, чем никакого. Только оно ни к чему не приведет – разве что станет больше могил, за которыми надо смотреть. Но ей он этого сказать не мог.

      Если бы он не поверил тогда Яворскому. Если б не подчинился приказу… Но Стефан не понял. Юный, дурной порученец – ведь мчался как оглашенный, коня загнал, верил, что добудет для своего воеводы оружие и подмогу… Не понял, что его просто пожалели.

      – Я ничем не смог помочь Бялой Гуре, – проговорил он медленно. – Цесарь не подпишет этот указ. Держава не сегодня завтра ввяжется в войну, я не смогу его остановить, он уже не слушает меня – если когда-то слушал по-настоящему. А мы…

      – Я не буду указывать вам на ваши заслуги. Я скажу вам только: Ян знал, что делал. И если вам до сих пор… нужно его прощение, вы можете получить его – от меня.

      Где-то залаяли собаки. Из гостиной донесся взрыв возмущенных голосов, потом снова все затихло. Вдова вдруг надрывно закашлялась.

      – Знаете, я стала курить, когда он погиб. Курить, принимать заговорщиков,