Читемо: Поэзия убийства. Филип Гэр

лезвие стальным когтем повернулось в сторону дверей. Неудобный в повседневной жизни, нож был идеально приспособлен только для разрезания упаковки и подрезания чьих-нибудь жил.

      Говорят, раньше его использовали как боевой. Байки маркетологов, предназначенные для ушей слюнявых юнцов. Малайзийцы, на родине которых появился керамбит, убивали друг друга топорами, дубинками и копьями, толпа на толпу, в крайнем случае используя длинный бамбуковый нож. Серповидный же керамбит, поначалу костяной и короткий, мог служить только для культовых обрядов. Возможно, им наматывали кишки жертв, вспарывали животы и вырезали сердца – но исключительно в располагающей для этого домашней уютной обстановке, и обязательно в окружении друзей, всегда готовых дать совет.

      Керамбит всего лишь инструмент. А оружием может служить даже обыкновенная ложка.

      Подойдя к ближнему пассажирскому купе, он прислушался. Спустя десять секунд он отчетливо различил дыхание трех спящих людей. Бесшумно откатив дверь, он вошел, и так же бесшумно прикрыл её обратно.

      Спустя полчаса он вышел из последнего купе, зашел в туалет, справил нужду – выпитый чай как раз к этому времени начал проситься наружу, и тщательно смыл за собой.

      Тамбур вагона встретил его уютной прохладой. Поезд уже начал тормозить. Он открыл дверь, и, дождавшись, пока состав ещё больше замедлит ход, спрыгнул на насыпь.

      Инерция бросила его вперед, заставив дважды перекатиться. Толстый кожаный плащ смягчил удар.

      Встав, он направился к шоссе, которое поезд проехал несколько минут назад. Поглядев на часы, он подумал, что должен как раз успеть домой к завтраку.

      ***

      Я проснулся утром. Меня разбудил солнечный луч, выглянувший из-за края старой многоэтажки. Он щекотал мне лицо до тех пор, пока я не открыл глаза.

      В Москве тебя настолько редко будит яркий теплый луч, что подобное событие означает только одно – день будет отличным.

      Я слышу, как щелкает замок двери в прихожей, и слышу знакомые шаги.

      Вернулся папа. А значит, день точно не может быть плохим.

      Глава 2

      Ручка уткнулась в белый лист, и замерла, подрагивая. Когда сквозь неё не проходит ни единой мысли, ручка никогда не источает чернил, и не пачкает лист. Ни буквами, ни рисунками, ни даже просто кляксами.

      Когда сознание мертво, чернила всегда молчат.

      Отец Андрей заерзал. Его мыслям это не помогло. Он совершенно не знал, что писать.

      Обычно речи для Владыки давались ему легче, но на теме семейной жизни он споткнулся, упал, и уже не смог встать.

      Ну, скажите, что может рассказать черное православное духовенство о семейной жизни?

      Нет, ну если, как принято, сфокусироваться на грехах (а в чьей семейной жизни их нет?), то все сразу встаёт на свои места. Грех – накатанные рельсы, по которым паровоз Веры пыхтит, как по маслу. Но загружать грехами топку семейного локомотива отец Андрей не желал. Оскомину уже набило.

      Однако если абстрагироваться от греха, оставив его за скобками,