Волком выть. Олег Романов

кажется бесконечной, и мне, то и дело дергающему вожжами и криками «но!» подгоняющему неторопкую лошадку, вспомнился вдруг рассказ этого осерженного на жизнь бирюка о своём предке. Как-то по пьянке в сельмаге местным товаркам прошлёпанный самим Никитою, он, рассказ, быстро распространился по всей округе. В общем, научи дурака на собак брехать, как говорится. Вот он во всех деталях.

      Поговаривали старые люди, что купцы из Касимова старались не приезжать на тройках с погремками к Никите Волкову – а это имя и фамилия передавались из поколения в поколение – без штофа водки. Нет, это не «пол-литра» – можно представить себе бутыль в одну десятую ведра! И без «синенькой» (царской купюры в пять рублей с подписью Шитова и других) мужичок к себе и на ружейный выстрел никого не подпускал. Потому, видать, что после охоты с Никитой каждый из купчиков гарантированно вёз домой три-четыре волчьих шкуры. Так вот однажды охотнички явились в Волково зимой после сильного недорода. Крестьянин Никита – гол, как турецкий святой, голодовал сам, пухли с голода и его дети – мал мала меньше. (Останется в живых лишь один. Его свезут в приют в город. В родной дом он всё же вернётся.) Жена, Трындычиха, – смельчашка, до этого на волков с мужем ходившая, – имела уже недуг. Время от времени лаяла, как собака. А ещё имела привычку собирать по куриным гнёздам тухлые яйца-подклады и тут же их съедала. Кур в хозяйстве давно уже волки всех передавили, не говоря о другой, более крупной животине. Диких копытных в наших лесах тогда почти не было – баре перевели косуль, лосей. Необходимость добывать корм для своего голодного выводка делала и волков предприимчивыми, более смелыми и хитрыми, нежели в баснях старика Крылова. Неожиданно подвернувшейся охоте мужик был рад – как полуутопленник брошенной ему соломинке. Негоцианты (а среди них были и узкоглазые) устроили небольшой той (праздник). Даже пару шкаликов не тяпнул с гостями Никита, а сразу же подвязал красные из вяза выходные лапти, за дырявую онучу сунул остро отточенный нож и молча шагнул в ночь. Купчишки, достав ружья, потянулись тягунком за ним.

      Мороз не крепчал, а скорее, смилостивившись к люду, отдавал свои права. Торговцы плелись, стараясь попасть след в след (но у них это мало получалось), в отдалении, позади Никиты, который терпеливо шёл к лишь одному ему знакомому местечку. Все косолапившие от зелёного змия участники охоты знали: там, в урочище, вблизи Волково, он будет выть в темь неба, может, час, может, и два, пока под самый рассвет не затрещат хохотом кустари и не зыркнут из тьмы совсем рядом пылающие волчьи глаза. Вой его был непередаваемым. Со многими разновидностями и оттенками, какой-то прямо художественный! Возможно, мужик действительно был не от мира сего и мог выть так, что его слышали и понимали не только люди, но и серые хищники!

      И когда Никита издал вой, все охотники переполошились и невольно остопорились. Потому что подобного никогда и слыхом не слыхивали. Все нотки какие-то отчаянные хриплые, дикие. Кто-то из молодых