Примирение. Эрнест Тигранович Прохоров

морщинистой волосатой рукой помассировал висок, будто пытаясь привести в действие мыслительный процесс. Я представил, как в дедушкином мозгу быстро закрутились шестеренки, словно в часовом механизме. – Я не думаю, что все настолько плохи, как ты это говоришь.

      – А врагу бы ты помог?

      – Я? – ткнул себя длинным указательным пальцем в грудь дедушка. – Хм, помог бы, если бы мог.

      – А зачем помогать тому, кто тебя ненавидит?

      – Ну и что? – спросил дед и широко улыбнулся, в уголке его губ образовались четко различимые сладки. – Неужели я не помогу человеку, который нуждается? Не важно, враг-друг. Всегда надо оставаться добросовестным.

      – Ну если серьезно, то помог бы плохому человеку, например?

      – Хм, – дед посерьезнел и на мгновение завис, как старая система марки виндоус. На его лбу обозначились три прямые складки: большая, средняя и совсем маленькая. – Ты ведь знаешь, кем я работаю, Павлуша?

      – Да, дед, ты – профессор.

      – Профессор чего?

      – Философии?

      – Правильно! – почесал колючую седую щетину дед. – А у философов не принято делить людей на черное и белое. Жизнь состоит из полутонов. Их огромное количество. Плохих людей не существует, равно как и хороших. Все мы неоднозначны. Мы видим мир через призму своих ощущений. Вот, какого цвета этот свитер? – спросил дед и указал на рукав своего джемпера.

      – Зеленого, – уверенно подметил я.

      – А вот для меня – зеленовато-синего. Мы слишком субъективны от мозга до костей. Некоторые люди думают, что только их взгляд верный. Это глубочайшее заблуждение.

      Дед пару раз шмыгнул носом, достал из кармана клетчатый носовой платок и высморкался.

      – Что до помощи, я всегда руководствуюсь следующим правилом, – дед сложил платок и убрал обратно в карман, – как можно есть белый хлеб с маслом, когда рядом с тобой человек умирает с голоду? Взаимопомощь и уважение – это два главных человеческих качества.

      Я прикоснулся к верхней губе указательным пальцем и закатил глаза в знак раздумий.

      В дедушкиных аргументах была доля правды. Но я считал, что жизнь – это борьба. Ты всегда должен в первую очередь думать о собственном благе. Дед же придерживался иного мнения.

      Ко мне быстрым шагом направлялся отец. Он выглядел нервным, будто его обсчитали в магазине на кругленькую сумму. Его брови были сдвинуты к переносице и почти застилали глаза. Он чем-то походил на Раскольникова. Не хватало только топора в руке.

      – Ты куда это пропал? – резко сказал отец. – Бабушка тебя обыскалась. Ты поступаешь некрасиво. Что скажут родственники?

      Блин! Что? Как? Вот какие вопросы пришли мне на ум. Что этот перец, черт возьми, несет.

      – Ты, наверное, впервые оказался в приличном обществе. Твой дед не работал над твоим воспитанием? Пока все не разойдутся, не смей выходить из-за стола. Это считается дурным тоном. Тебе понятно?!

      Что?! Нет, нет, нет… как… как он вообще смеет?! Он не имеет права так говорить о дедушке. Да и о каком приличном обществе говорить-то, когда ни один из этих долбаных