Призрак миссис Рочестер. Линдси Маркотт

я смогу ей чем-то помочь. И смогу помочь Отису – для разнообразия выберется на какое-нибудь мероприятие. Новое место. Новая цель в жизни…

      Но о чем же он мне недоговорил?

      Точно что-то такое было. Никаких сомнений.

БеатрисТорн Блаффс, 17 декабряРаннее утро

      Женщина с косами расчесывает мне волосы.

      Она хочет, чтобы я считала ее доброй, и действует аккуратно, но потом дергает, распутывая узел, и я рычу в ответ, низко, как животное, и она останавливается. Я чувствую, как ее рука крепче сжимает рукоять щетки. Ей бы хотелось сделать мне больнее, это ощутимо, но она не осмеливается.

      Может, я однажды ее укусила.

      Могу себе вообразить эту картинку: ее квадратную коричневую руку и как я вцепилась в нее зубами, будто в куриное бедрышко, и она зашипела. Зашипела, точно коричневая змея, и попыталась меня заколдовать, но теперь она боится, боится моих острых кошачьих клыков.

      Я не знаю наверняка. Мысли путаются, мешаясь с туманом. Но мне нравится эта густая пелена в голове, тогда кажется, будто ты плывешь. Будто ты под водой, но еще можешь дышать.

      Слышу, как открывается дверь, и поворачиваю голову. Он там, стоит на пороге спиной к теням. Смотрит, не моргая, своими черными как угли глазами.

      Что-то громко говорит женщине с косами. «Аннунциата», – произносит он.

      Так ее зовут. И я вспоминаю Деву Марию.

      «Это ты, Дева Беатрис», – шепчет в голове голос Марии Магдалины. Аннунциата откладывает щетку, и теперь они что-то обсуждают с моим тюремщиком. Они говорят на ее секретном ведьминском языке, том, что они используют, чтобы плести заговоры против меня.

      Я продолжаю улыбаться, беря в руки щетку. Рукоять черная, как его глаза, а щетина сделана из кабаньей шерсти. Запрокидываю голову и провожу щеткой по своим длинным волосам, наблюдая, как они серебрятся на свету.

      – Сегодня семнадцатое число, Беатрис. – Теперь он обращается ко мне. – Семнадцатое декабря. Годовщина нашей свадьбы, помнишь?

      Я сильнее провожу щеткой по голове. Кабанья шерсть впивается в кожу, точно тысячи крошечных кинжалов.

      Да, помню. Я шла к алтарю в белом, как Дева Мария.

      Неужели он думал, что я впервые шла к алтарю в белом?

      Мне платили по две тысячи долларов в час за проход по подиуму в белом, к алтарю. Я была самой известной, самой красивой. Девственницей в белом подвенечном наряде. Последнее платье, финал.

      – Подумал, мы можем поехать сегодня поужинать, – произносит мой тюремщик. – Отпраздновать нашу годовщину. Хочешь?

      Мне нравилось красться по подиуму, точно кошка, грациозная и изящная. Иногда они одевали меня в черную кожу и кружево, порой – в меха, что-то пятнистое, вроде леопарда или гепарда, или в полоску, как у тигра, и я кралась туда и обратно по подиуму, этой узкой дорожке, не зря ее еще называют «кошачьей тропинкой», с размахом виляя бедрами, хищно глядя перед собой. Знаменитая походка Беатрис Мак-Адамс. Но в конце концов, я все равно невеста, Дева. Та, кто носит белое.

      В голове раздается шепот Марии