Записки охотника. Иван Тургенев

больно плоха.

      – А что?

      – Расклеилась; да из дырьев клёпки повывалились.

      – Велика беда! – подхватил Ермолай. – Паклей заткнуть можно.

      – Известно, можно, – подтвердил Сучок.

      – Да ты кто?

      – Господский рыболов.

      – Как же это ты рыболов, а лодка у тебя в такой неисправности?

      – Да в нашей реке и рыбы-то нету.

      – Рыба не любит ржавчины болотной, – с важностью заметил мой охотник.

      – Ну, – сказал я Ермолаю, – поди достань пакли и справь нам лодку, да поскорей.

      Ермолай ушёл.

      – А ведь этак мы, пожалуй, и ко дну пойдём? – сказал я Владимиру.

      – Бог милостив, – отвечал он. – Во всяком случае должно предполагать, что пруд не глубок.

      – Да, он не глубок, – заметил Сучок, который говорил как-то странно, словно спросонья, – да на дне тина и трава, и весь он травой зарос. Впрочем, есть тоже и колдобины[12].

      – Однако же, если трава так сильна, – заметил Владимир, – так и грести нельзя будет.

      – Да кто ж на дощаниках гребёт? Надо пихаться. Я с вами поеду; у меня там есть шестик, – а то и лопатой можно.

      – Лопатой неловко, до дна в ином месте, пожалуй, не достанешь, – сказал Владимир.

      – Оно правда, что неловко.

      Я присел на могилу в ожидании Ермолая. Владимир отошёл, для приличия, несколько в сторону и тоже сел. Сучок продолжал стоять на месте, повеся голову и сложив, по старой привычке, руки за спиной.

      – Скажи, пожалуйста, – начал я, – давно ты здесь рыбаком?

      – Седьмой год пошёл, – отвечал он, встрепенувшись.

      – А прежде чем ты занимался?

      – Прежде ездил кучером.

      – Кто ж тебя из кучеров разжаловал?

      – А новая барыня.

      – Какая барыня?

      – А что нас-то купила. Вы не изволите знать: Алёна Тимофевна, толстая такая… немолодая.

      – С чего ж она вздумала тебя в рыболовы произвести?

      – А бог её знает. Приехала к нам из своей вотчины, из Тамбова, велела всю дворню собрать, да и вышла к нам. Мы сперва к ручке, и она ничего: не серчает… А потом и стала по порядку нас расспрашивать: чем занимался, в какой должности состоял? Дошла очередь до меня; вот и спрашивает: «Ты чем был?» Говорю: «Кучером». – «Кучером? Ну, какой ты кучер, посмотри на себя: какой ты кучер? Не след тебе быть кучером, а будь у меня рыболовом и бороду сбрей. На случай моего приезда к господскому столу рыбу поставляй, слышишь?..» С тех пор вот я в рыболовах и числюсь. «Да пруд у меня, смотри, содержать в порядке…» А как его содержать в порядке?

      – Чьи же вы прежде были?

      – А Сергея Сергеича Пехтерева. По наследствию ему достались. Да и он нами недолго владел, всего шесть годов. У него-то вот я кучером и ездил… да не в городе – там у него другие были, а в деревне.

      – И ты смолоду всё был кучером?

      – Какое всё кучером! В кучера-то я попал при Сергее Сергеиче, а прежде поваром был, – но не городским тоже поваром, а так, в деревне.

      – У кого ж ты был поваром?

      – А у прежнего барина, у Афанасия Нефёдыча, у Сергея Сергеичина дяди. Льгов-то он купил, Афанасий

12

Глубокое место, яма в пруде или реке. (Прим. автора)