Записки охотника. Иван Тургенев

положения города Орлеана, продолжали предлагать ему подводное путешествие вниз по течению извилистой речки Гнилотёрки и уже стали поощрять его лёгкими толчками в шейные и спинные позвонки, как вдруг, к неописанной радости Леженя, раздался звук колокольчика и на плотину взъехали огромные сани с пестрейшим ковром на преувеличенно-возвышенном задке, запряжённые тройкой саврасых вяток. В санях сидел толстый и румяный помещик в волчьей шубе.

      – Что вы там такое делаете? – спросил он мужиков.

      – А францюзя топим, батюшка.

      – А! – равнодушно возразил помещик и отвернулся.

      – Monsieur! Monsieur! – закричал бедняк.

      – А, а! – с укоризной заговорила волчья шуба. – С двунадесятью язык на Россию шёл, Москву сжёг, окаянный, крест с Ивана Великого стащил, а теперь – мусье, мусье! а теперь и хвост поджал! По делам вору и мука… Пошёл, Филька-а!

      Лошади тронулись.

      – А, впрочем, стой! – прибавил помещик… – Эй ты, мусье, умеешь ты музыке?

      – Sauvez moi, sauvez moi, mon bon monsieur![7] – твердил Лежень.

      – Ведь вишь народец! и по-русски-то ни один из них не знает! Мюзик, мюзик, савэ мюзик ву? савэ? Ну, говори же! Компренэ? савэ мюзик ву? на фортепьяно жуэ савэ?

      Лежень понял наконец, чего добивается помещик, и утвердительно закивал головой.

      – Oui, monsieur, oui, oui, je suis musicien; je joue de tous les instruments possibles! Oui, monsieur… Sauvez moi, mon-sieur![8]

      – Ну, счастлив твой бог, – возразил помещик… – Ребята, отпустите его; вот вам двугривенный на водку.

      – Спасибо, батюшка, спасибо. Извольте, возьмите его.

      Леженя посадили в сани. Он задыхался от радости, плакал, дрожал, кланялся, благодарил помещика, кучера, мужиков. На нём была одна зелёная фуфайка с розовыми лентами, а мороз трещал на славу. Помещик молча глянул на его посиневшие и окоченелые члены, завернул несчастного в свою шубу и привёз его домой. Дворня сбежалась. Француза наскоро отогрели, накормили и одели. Помещик повёл его к своим дочерям.

      – Вот, дети, – сказал он им, – учитель вам сыскан. Вы всё приставали ко мне: выучи-де нас музыке и французскому диалекту; вот вам и француз, и на фортопьянах играет… Ну, мусье, – продолжал он, указывая на дрянные фортепьянишки, купленные им за пять лет у жида, который, впрочем, торговал одеколоном, – покажи нам своё искусство: жуэ!

      Лежёнь с замирающим сердцем сел на стул: он отроду и не касался фортепьян.

      – Жуэ же, жуэ же! – повторял помещик.

      С отчаяньем ударил бедняк по клавишам, словно по барабану, заиграл как попало… «Я так и думал, – рассказывал он потом, – что мой спаситель схватит меня за ворот и выбросит вон из дому». Но, к крайнему изумлению невольного импровизатора, помещик, погодя немного, одобрительно потрепал его по плечу. «Хорошо, хорошо, – промолвил он, – вижу, что знаешь; поди теперь отдохни».

      Недели через две от этого помещика Лежень переехал к другому, человеку богатому и образованному, полюбился ему за весёлый и кроткий нрав, женился на его воспитаннице, поступил на службу, вышел в дворяне, выдал свою дочь за орловского помещика Лобызаньева,

7

Спасите меня, спасите меня, добрый сударь! (фр.)

8

Да, сударь, да, да, я музыкант; я играю на всевозможных инструментах. Да, сударь… Спасите меня, сударь! (фр.)