Снимаю шляпу. Сказочная проза, сказки, стихи, рисунки. Елизавета Лещенко

существовавшая сама по себе.

      Эрни отступил на пару шагов, снова зажмурился, и представил комнату, в которой должен оказаться: кровать в нише, кресло, камин, гамак и стол, Тома, суетящегося возле печки; затаив дыхание, шагнул сквозь занавес, и очутился в лесном доме.

      Том действительно сидел на корточках возле печки, придерживая сквозь сложенное в несколько раз полотенце противень, тыкая вилкой в пирог с румяным боком, пахший чем-то восхитительным, но еще сыроватым.

      Возле той двери, что вела в заснеженный лес, тоже стояла вешалка для одежды, имелась полочка для обуви (доска, втиснутая между бревнами сруба) и маленький стул с кривоватыми ногами. Эрни наскоро втиснулся в ботинки, не зашнуровав их, накинул куртку, не застегивая, и осторожно отодвинул тяжелый дверной засов.

      Старая дверь распахнулась сама, бухнув о полку возле окна, и морозный воздух улицы и тепло из недр дома, столкнувшись, завихрились паровым облаком. Эрни осторожно прикрыл дверь и сбежал по заснеженным ступенькам в белоснежный сугроб, провалившись в снег по колено.

      Воздух заполнял легкие как ледяная вода, обжигающе живая.

      Эрни сделал несколько больших шагов, как будто бредя через снежное озеро навстречу ветвистому берегу, и оглянулся.

      Снаружи дом походил на миниатюрный терем с красивым крыльцом, освещавшимся фонарем, возраст которого было трудно определить на глаз. Точнее, это был как бы кусочек терема, торчащий из зеленоватой дымки. Границ этого густого изумрудного тумана не наблюдалось: он был везде, от земли до неба, на востоке и западе. И Эрни снова поймал себя на мысли, что его это совершенно не пугает.

      Он отвернулся от дома и тумана, и побрел по заснеженной поляне, как будто погружаясь в снежное озеро. Казалось, что лес совсем близко, но Эрни брёл и брёл, проваливаясь глубже и глубже, а деревья, оранжевые глаза-блюдца совы, шорохи, шум крыльев, топот лап, оставались все так же неумолимо отделены от него пространством снежного озера. Эрни хотелось дотронуться до ствола старого высокого дерева, позвать белку, заглянуть в оранжевые глаза, покачаться на упругих ветвях молодой пихты, но он так устал, ужасно устал, смертельно устал..

      Тонкий серебристо-холодный серп месяца падал и падал куда-то вниз, подпрыгивая среди кружащегося серпантина звезд, таких ярких звезд, снова упал, наверное, мир рухнул, и стало темно.

      «Не сспии-и, зам-мёрррр-знешь! Зам-мёрррз-нешь! Зам-мёрррз-нешь!»

      Сквозь темноту к мозгу Эрни настойчиво рвался скрипучий голос, хриплый, назойливый, сварливый, странный голос. Кто-то царапал его грудь длинными ногтями, будто пытаясь разорвать свитер и добраться до сердца, что-то перистое хлопало по его щекам и ушам, что-то острое, ужасно пахнущее, щипало за нос.

      Эрни с усилием поднял отяжелевшие веки и сел, глубже проваливаясь в снег, который сейчас холодным огнем обжигал поясницу, шею и лодыжки. Над ним кружилось что-то большое, черное и шумное. «Том! Человек! Снег! Том! Человек! Снег!