Кащеева цепь. Михаил Пришвин

а из другого еще не выскочило.

      – А! – вспомнил он вдруг. – Водки не купил, нельзя было, у нас сегодня гости.

      – И не пойдем?

      – Нет, отчего же, пойдем, – там выпьем, у них есть. У меня там есть приятельница Настя, она тебя живо обработает. Ты не думай, что это из корысти, – они нас, мальчиков, очень любят, только надо теперь же идти, до их гостей, и прямо к ним в комнаты. Неужели ты никогда не пробовал?

      – Нет, я думал – нам это нельзя.

      – Во-от! А я, брат, с десяти лет начал. Как же это ты вздумал?

      – Да так, вижу, нет ничего – и вздумал.

      – Как нет ничего?

      – Учителя – обманщики, сами не верят, а нас учат.

      – Неужели это ты только теперь узнал? А я с десяти лет понимал. Ты знаешь, Заяц-то наш к моей Анютке ходит, она мне все рассказывает, хохочет. Он страшный трус и тоже нашим путем ходит: заборами, пустырями, в одном месте даже в подворотню надо пролезть, ну, она и заливается. Ты представляешь себе, как Заяц подлезает в подворотню? А ты думал – они боги. Я тебя Насте поручу, она мальчиков любит. Понравишься, так еще подарит тебе что-нибудь. Ну, пойдем.

      «Вся надежда на водку!» – холодея от страха, думал Алпатов.

      Шли сначала по улице, Алпатов спросил:

      – А Козел тоже ходит?

      – Нет, у Козла по-другому: он сам с собой.

      – Как же это? Калакутский расхохотался.

      – Неужели и этого ты еще не знаешь?

      Алпатов догадался, и ужасно ему стал противен Козел: нога его, значит, дрожала от этого.

      – Ну, здесь забор надо перелезть, не зацепись за гвоздь, – сказал Калакутский.

      Перелезли. Ужасно кричали на крышах коты.

      – Скоро весна, – сказал Калакутский, – коты на крышах. Ну, вот только через этот забор перелезем и – в подворотню…

      Перелезли, нырнули в подворотню. С другой, парадной стороны двора ворота были приоткрыты, и через щель виднелся красный фонарь.

      – Запомни теперь для другого раза, – шепотом учил Калакутский, – этот заячий путь – нам единственный, а с той калитки если войдешь, сразу сцапают. Теперь вот в этот флигелек нужно, и опять осторожно, чтобы хозяйка из окна не увидала: ведь мы с тобой бесплатные. Боишься?

      – Нет, не боюсь!

      – Молодец. Постоим немножко в тени: какая-то рожа у окна. Ну, ничего, идем.

      В темном коридоре Калакутский нащупал ручку, погремел, шепнул:

      – Отвори, Анюта!

      – Это ты, Калакуша?

      Она только проснулась, сидела на неубранной кровати в одной рубашке. Алпатову ничего не показалось в ней особенного: просто раздетая женщина и ничего таинственного, как представлялось.

      – Вот этот мальчик, – сказал Калакутский, – его надо просветить.

      – Веди к Насте, она их страсть любит.

      Пошли дальше по коридору. «Если так, – думал Алпатов, – то не очень и страшно». Но Настя оказалась большая фарфоровая баба с яркими пятнами на щеках.

      – Поручаю тебе обработать этого кавалера, – сказал Калакутский.

      И втолкнул Алпатова