Мистификация дю грабли. Сергей Суров

ты тряпье из заслонки вытащи… – захныкало в трубе.

      – Какое ещё тряпье? – удивился Владимир, оглядывая дымоход.

      – Какое, какое… Жинка этого грека заложила, да ещё ядом каким-то его облила. Боюсь.

      – Какой ещё яд? Ну, я им всем устрою! – погрозил кому-то кулаком Владимир и приложился ухом к дымоходу.

      – Да уж устрой ему, как этой жинке устроил – знаем! – заухало, а потом захохотало в трубе.

      – Ну и как я ей, а? – повел плечами князь, дождавшись пока домовой отсмеётся.

      – Ай, молодца ты ей показал, княже, я аж залюбовался… – с восхищением в голосе ответил домовой и снова заухал в трубе от удовольствия.

      – Вот то-то же. Давай вылезай! – предложил Владимир, отходя подальше от заслонки.

      – Так тряпки убери! – не попросил, а приказал домовой. – Иначе не вылезу.

      Владимир даже похрюкал от удовольствия и шумно втягивал ноздрями воздух, пока из заслонки вытаскивал какую-то рогожу, пропахшую… ладаном.

      – Нет, ты посмотри, чем тебя… травят! – захохотал князь, вытащив рогожу из трубы. – Эт не яд, Игилка, это ж знатное зелье! Ладаном зовут. Я за это золотом плачу, а ты гутаришь, шо тебя травят? Меня б так травили…

      – Погоди, хозяин, и тебя потравят! – всхлипнул домовой в дымоходе, мелкой дрожью избавляясь от сажи и паутины.

      Перед князем возникло целое облако сажи и пепла. Он отступил назад от дымохода и замахал рукавом:

      – Эй, где ты там и чем же ты недоволен?

      – Так я ж – сила нечистая! Куды мне до благовоний и антибиотиков? – сконфузился от такого приёма Игил.

      – До чево-чево? – прищурился Владимир.

      – Ну, по-гречески это… называется у них. Нечистую силу, ну, микробы там, бактерии, вирусы изничтожать…

      – Так, замолк! Будешь ещё мне тута гнать заморские словечки. Вылезай давай, а то терем пожгу вместе с тобой! Ты меня знаешь!

      – Знаю, хозяин, знаю. Но запомни: с этой поры три шкуры спускать буду со славян… три шкуры! Чтобы вонь свою, как греки свое зловоние, за эту заразу не скрывали, а запросто, чтоб почаще мылись и парились, – миролюбиво предложил домовой.

      – Ты на шо намекаешь? Шо я воняю? Вылазь, в последний раз говорю, – рассердился не на шутку князь.

      – Терем пожгёшь? – всхлипнул, размазывая сопли по паутине, свисающей из дымохода, домовой.

      – Пожгу! Вот-те Перунов знак! – Владимир скрутил фигуру из трёх пальцев и, сунув руку в отверстие заслонки, пошарил этой фигурой в дымоходе.

      – Убери подальше тряпки, тут ещё одна… болтается… – жалобно попросил князя закашлявшийся домовой.

      – Вот то-то же… – хмыкнул Владимир, отряхивая руку от сажи на рукаве. Потом, пошарив в дымоходе, извлек ещё один свёрток тряпья. Только после этого из кирпичного дымохода выползло облако, слегка громыхнуло, поискрило и отряхнулось от сажи. Немного покружившись по горнице, это самое оно прилегло на лавку.

      – Ты это, прими свой облик, неча тут… Детишек с бабами тут нетути, и пугать тебе некого. Вот, медовуху принес – лакай.

      Домовой