Портрет Лукреции. Мэгги О'Фаррелл

спросил:

      – Что за девочка?

      Мария мельком глянула на Лукрецию.

      – Моя сестра, – бросила она.

      Парочка обошла Лукрецию и направилась мимо колонн к противоположной стороне башни, откуда, по словам Марии, было видно купол.

      А по пути жених Марии – юноша, чьи потомки защищали самого императора! – провел пальцем по щеке Лукреции, а затем быстро – столь быстро, что она потом так и не поняла, показалось ей или нет – сморщил нос, как мышка! Будто учуял вкусненькое: сыр или хлебную крошку.

      Лукреция рассмеялась. Надо же, всеми почитаемый человек корчит рожицы, и до чего похоже! Откуда он так хорошо знает, как выглядят мыши? И ведь проделал свой фокус тайком от Марии, только для нее одной! Довольная Лукреция посмотрела вслед сестре и ее будущему мужу.

      Конец ужина

      Fotrezza, неподалеку от Бондено, 1561 год

      – Вы озябли, любовь моя.

      Лукреция качает головой и, как нарочно, вздрагивает от холода. Наклонившись поближе, Альфонсо внимательно ее разглядывает; прядь волос падает ему на глаза, а на лице написано участие.

      Вдруг муж встает, берет Лукрецию за руку и ведет к огню. Ее мышцы напрягаются под слоями юбок и промокшими чулками. Бежать немедля!

      Она шагает было к маленькому креслу, но муж усаживает ее себе на колени и обхватывает руками за талию. До чего странно… Он так проявляет заботу или хочет покончить с ней прямо здесь и сейчас?

      Тяжело смотреть ему в глаза, но Лукреция перебарывает себя. Альфонсо отвечает ей ласковой улыбкой. Да, он красив. Все так считают. Он крепко сложен, широкоплеч, руки сильные. А вот рассмотреть как следует его лицо не получается в тусклом свете, да еще с такого близкого расстояния. Что читается во взгляде мужа – доброта или угроза? Она видит только отдельные черты: бровь, щеку, завиток уха.

      Неужто она ошиблась, неправильно поняла произошедшее в fortezza? Вдруг Альфонсо и правда человек слова и привез ее сюда отдохнуть, для перемены обстановки? Возможно, всему виной ее воображение (бурное, болезненное, как ей всегда твердили) либо причудливая игра разума, и Альфонсо вовсе не желает ей вреда?

      Он не расцепляет рук, держит Лукрецию у себя на коленях, а она касается пальцами его ворота. В янтарно-желтых отблесках огня ей кажется, будто на Альфонсо та самая одежда с зелеными бархатными рукавами. Конечно, на самом деле он в дорожном костюме из камвольной шерсти.

      Поддавшись порыву, Лукреция целует мужа в щеку. Губы колет щетина, отросшая за день в дороге. Альфонсо смотрит на жену с приятным удивлением.

      – Зачем это?

      – Чтобы… отблагодарить, – сочиняет она.

      – За что?

      – За то, что… привезли меня сюда. – Она лихорадочно ищет слова, способные его разжалобить, если он и впрямь задумал недоброе. – За заботу. За…

      Он сжимает ее крепче, и косточки корсажа тихо скрипят.

      – Не стоит благодарности. Впрочем, можете еще раз меня поцеловать.

      Отвернувшись