Портрет Лукреции. Мэгги О'Фаррелл

герцога скоро сам станет герцогом. Да, религиозные взгляды его матери усложняют дело, но все можно уладить, если сын герцога и впрямь такой способный, как утверждает мой осведомитель. А если упустить случай, наше место с радостью займут другие. Очевидно, Лукреция вскоре… – Советник тактично помолчал и продолжил: – …достигнет зрелости. Если уже не достигла. Я наведу справки. Возможно, ваше высочество обдумает предложение?

      Где-то в палаццо еще один голос, погрубее, сердито позвал:

      – Лукреция! Лукреция! Куда она подевалась?

      Любознательная девочка отбежала от перегородки и испуганным вихрем полетела по лестнице на второй этаж.

      Няня скупо разливала суп, когда встрепанная Лукреция ворвалась в комнату, будто подгоняемая стаей волков; дверь хлопнула у девочки за спиной.

      – Вон она где! – София пригрозила Лукреции половником. – Куда ты запропастилась? А я зову, зову!.. Садись сейчас же.

      Лукреция устроилась за столом и взяла ложку. Брань Софии пролетала мимо ушей. Она не ела, только возила ложкой по тарелке, будто работала веслом на галее. В итоге суп Лукреции съел Гарциа.

      Она все думала о разговоре между отцом и Вителли. Думала о сыне герцога Феррары, его блестящих сапогах, о том, как он прошел мимо нее на вершине башни, как погладил пальцем щеку. Думала о Марии, о лекарях, которые две ночи подряд шаркали туда-сюда: то в ее опочивальню, то обратно, а потом останки сестры положили в деревянный ящик и заколотили крышкой. Они потеряли Марию; многоглавое существо, именуемое детьми палаццо, утратило одну из голов. Лукреция слышала, что отец велел перенести портрет Марии из мезонина в его покои. Она представила, как безучастные, красивые глаза сестры неотрывно наблюдают за отцовской комнатой. Интересно, смотрел ли папа на картину каждый день? Врезалась ли в его память мельчайшая черточка покойной дочери? Когда пришло письмо от отца ее жениха, стоял ли он перед портретом, гадая, отдать ли взамен другую дочь?

      Что бы сказала Мария?

      Сама мысль о помолвке с этим мужчиной, сыном герцога Феррары, попросту не укладывалась в голове. Как гром среди ясного неба! Лукреция не знала, что и думать. Занять место умершей сестры!.. Она застыла от страха. Мозг сам начал подбирать сравнения с Марией: Лукреция меньше, куда хуже разбирается в музыке и танцах, тушуется перед гостями и придворными, витает в облаках и спит на ходу, теряет нить разговора, уступает Марии в красоте, ничуть не смыслит в нарядах и украшениях.

      Она поставила локти на стол в детской, где провела всю жизнь, но собственное тело стало вдруг чужим: руки, ноги и голова принадлежали словно бы другому человеку, ей не под силу приказать им сидеть, поднять ложку ко рту, дышать. Страх нарастал, как мох на камне. Казалось, в палаццо прокралось нечто и теперь стояло у нее за спиной. Лукреция сидела над пустой тарелкой и трепетала. Ей представилась темная студенистая тварь с неровным, дрожащим контуром; глаз у твари не было, только влажная пасть, из которой шел пар. Ни к чему оглядываться: за ней явилась смерть. Пришло внезапное озарение: если этот брак состоится, она умрет – сейчас