Граф Таррагона. Виктор Васильевич Бушмин

Божий, а грубо и неприкрыто использовал, морально переломал и, в конце концов, практически открыто запретил исполнять клятву, данную им над телом Клитона.

      Он сжимал зубы и отводил глаза в сторону, словно боялся, как бы нормандец не увидел его внутренний душевный раздрай, царивший в самой глубине его сердца…

      Так прошли еще несколько дней пути…

      Когда же Робер, смутившись, попросил Филиппа немного рассказать о себе, де Леви долго отнекивался, но, не устояв перед искренними взглядами соседа по каюте, сдался, правда, решил все-таки рассказать о себе лишь отчасти. Его тяготило прошлое, да и на Робера могло отрицательно подействовать услышанное, ведь, как ни крути, а именно он был возле молодого герцога в минуту его смерти, именно он мог попытаться заслонить собой тело Гильома и принять этот проклятый арбалетный болт на себя. Но…

      – Я тоже, можно сказать, родился в очень простой и скромной семье… – Филипп долго пыхтел, прежде чем смог начать свой рассказ, – мой отец сейчас монах. Мне трудно объяснить, что подвигло батюшку оставить свет и уйти в монастырь, но… – он снова вздохнул, – Бог ему судья. Сейчас он, – Филипп запнулся, отвел глаза в сторону, словно смущаясь слушателя, – он сейчас епископ в Шартре…

      Робер даже подскочил от неожиданности, всплеснул руками и громко крикнул:

      – Все! Я знаю! Вернее сказать – я слышал о нем! Это же монсеньор Годфруа де Леви! Святой рыцарь!.. – Нормандец с восхищением стал трясти руку Филиппа. – Даже у нас, в Нормандии, уж насколько мы, если быть честными, недолюбливаем франков и короля Людовика, очень уважают этого сеньора!

      – Право, не стоит… – Филипп высвободил руку из его крепкого хвата. – Мой отец, всего лишь…

      – Всего лишь рыцарь, нашедший Господа! – вставил Робер. – У нас до сих пор ходят легенды о том, как он вынес на руках тело убитого друга! Даже сам король Генрих, этот подлый узурпатор, – Робер презрительно передернулся, – и тот возымел стыд, взял, да и остановил ход сражения под Бремюлем!.. – он весело подмигнул де Леви. – Согласись, а ведь мы здорово надрали вам зад тогда, а?..

      – Я не участвовал в этом сражении… – попытался отговориться де Леви.

      – Ой, прости меня, если я чего-то лишнего сказал… – стушевался Бюрдет. – Сам не пойму, с какого перепуга я возрадовался победе Генриха…

      – Ерунда, Робер… – Филипп улыбнулся. Ему импонировала почти детская искренность нормандца, сохранившего способность на чистые и несдержанные эмоции. – Я нисколько не обиделся. Так вот, – он продолжил свой рассказ, – детство своё я провел в небольшом, но очень крепком, почти неприступном замке в Иль-де-Франсе. Местечко Сент-Ном. Не слыхал? – Робер отрицательно покачал головой. Этого и следовало ожидать, Филипп усмехнулся, – совсем тихое местечко, окруженное лесами…

      – Кабанов, наверное, полно… – задумчиво произнес Робер., – да и оленей тоже…

      – Верно! – Франк хлопнул его по плечу, – как вернемся, сразу же ко мне! Милости прошу! Такая, брат,