Литовский узник. Из воспоминаний родственников. Андрей Львович Меркулов

на спину, запрокинув руки за голову.

      В высоком небе кудрявились белые облака. Щурясь от света, Иван следил за облаком, похожим на мохнатого зверя, плывущего по светозарной сини неба; как медленно расплывались, таяли его ноги, голова и он превращался в бесформенное белое пятно. Трещали в траве кузнечики, звенела, гремела в воздухе несмолкаемая музыка насекомых. Высоко, всё над одним местом, кружил ястреб-тетеревятник.

      Настя вымыла в ручье посуду, обернула холщевым полотенцем, положила под куст, присела рядом.

      – Пап, – спросила она вдруг, – а как вы с мамой поженились?

      – Да как… так же, как теперь женятся. Жили в одной деревне. С малолетства все знакомы. Ее отец – дедушка твой, ремеслом занимался между делом, токарный станок был. Стулья делали. Я вырезать выучился, а брат мамин на станке умел. Мама, понятно дело, тут была, забегала к нам в мастерскую. Она мне давно приглянулась.

      Иван улыбнулся, продолжал:

      – А потом, когда о женитьбе думы пошли, не знал, как сказать. Родители помогли, без нас договорились. Счас думаю – знали они, конечно, про нас. Родители много видят, детям и в голову не придет.

      – А ты, – спросила Настя нерешительно, – чего видишь?

      – Что я вижу? Вижу, – Иван поднялся и сел, – вижу, Пашка Шишов хвостом за тобой вьется, что тебе он вроде по сердцу. И скажу, что этому рад.

      Настя еще больше распахнула глаза, в них загорелись беспокойные огоньки.

      – Вот еще, нужен он мне больно, – и замолчала, соображая, что бы еще сказать, но отец опередил:

      – Еще вижу, Павел парень дельный, серьезный, не будет он заниматься пакостными делами. Председатель его хвалит, дома хороший помощник. Видал, как с отцом косил, а баню какую срубили! Молодец. Не гуляка какой беспутный.

      – Па-ап, – Настя с нескрываемой радостью глядела на отца, потом вдруг закрыла лицо руками.

      – Да, счастье… Кто знает, в чем оно? – продолжал Иван, глядя на большой, обращенный к солнцу золотой подсолнух на песчаном откосе. – Может, в том, что мы сидим здесь с тобой разговариваем, дышим этим воздухом, смотрим в это небо. У каждого, я думаю, и свое счастье должно быть; его много кругом, только надо узнать его и беречь.

      Настя отвела от лица руки, подняла голову, долго смотрела в небо, сказала:

      – Не говори маме, ладно? Ты вот рад за меня, а про маму не знаю, очень она все переживает.

      – Как не переживать, одна ты у нас, за все сердце болит.

      Иван поднялся, поглядел на горячее солнце, сказал:

      – Отдохнули и хватит, дело не ждет. Помахаю еще маленько, да помогу тебе разбивать.

      С косой на плече он пошел к началу прокоса, а Настя с граблями отправилась через выкошенную поляну в другую сторону, туда, откуда Иван начинал косить и где трава уже довольно хорошо подсохла.

      Незаметно, в трудах и заботах заканчивался день. С полными душистой малины корзинами возвращались «лесные добытчики», к вечеру приходили с работы колхозники, и начиналась другая жизнь деревни – вечерняя, наполненная домашними заботами, шумом отдыхающей молодежи.

      Иван