Город, которого нет. Юлия Бекенская

Он открыл и шагнул в утро. Раннее августовское утро где-то в новостройках. Услышал, как захлопнулась за спиной дверь, и что-то тяжелое немедленно придвинулось к выходу.

      – Будь здоров, – донеслось за спиной.

      Брел долго, мокрый и злой. В метро, конечно, его не пустили. Лишь около девяти оказался в родных местах. В знакомой лавке зубастый продавец зазывал:

      – Свежее мясо! Купи, дарагой! Скидка первому покупателю!..

      В парадную он входил с пакетом в руке.

      – А ты уверен, что это именно телячья вырезка? – раздался голос. Рыжий котище сидел на окне. – Где брал?

      – Ты? – Никита почти не удивился. Слишком много событий за одну ночь. – Ты что, за мной всю дорогу бежал, что ли?

      – Это тебе бегать надо, – самодовольно ответил Ватсон. – У нас другие средства передвижения.

      – Как Ленка? – спросил Никита.

      – Которая? – насмешливо уточнил кот, – но ответил: – Та – выкарабкается. Ставен уже не ломает, – он осторожно засунул морду в пакет, – понимаешь, тот, другой, за два года стал у нее бронзовым. Идеальным. А тут – ты. Обычный. Посмотрела она, посмотрела… И с пьедестала сняла. Отойдет потихоньку. Отболеет.

      Никита кивнул и пошел вверх по лестнице. Порылся в кармане, ища ключи. Дверь распахнулась.

      Его ждали.

      Пьяная гавань

      Место, где земля закругляется.

Лев Кассиль

      – Долго еще? – Николай ежился, охлопывал себя по карманам, крутил шеей, привыкая к одежде.

      Старик взял его под локоть. На ночной улице они были, как бельмо на глазу: пожилой гражданин в плаще и берете по случаю хмурых, как обычно, летних погод, с банкой в авоське, и рослый парень с сумкой через плечо. Впрочем, кому какое дело?

      Окраина Ленинграда. Тут и днем безлюдье. Лишь ветер ерошит деревья, гонит по улице пыль и листовки. В выбитом окне первого этажа наискось плакат «Хопер инвест – отличная компания». Конец улицы Савушкина, в прошлом безымянного отростка Благовещенской.

      Слева потянулся бетонный забор с лоскутами объявлений и пузатым граффити.

      Предупреждение: «Стой! Прохода нет». Жирным и черным: «Банду Ельцина под суд». И совсем странное «Не в деньгах счастье», какого-то спятившего от нынешних передряг доброхота. Через сотню метров в заборе обнаружилась дыра.

      – Сюда, – Ильич пролез первым, огляделся. Прикрутил звук в слуховом аппарате. Мало ли. Может, кое-кому не спится.

      От дыры сквозь заросли вилась тропинка. Огромный пустырь в молочном свете напомнил Николаю поле чудес. Останки грузовиков в бурьяне, строительные вагончики, гаражи, хибары из ящиков, местами новехонькие, кое-где – просевшие от старости внутрь. На высоком сарае реял красный флаг.

      – Заброшенная лесопилка, – пояснил дед.

      Кто-то там есть, подумал Николай. Людей он не видел, но чувствовал, что на всей этой, безлюдной с виду, земле, кишит жизнь. Как в муравейнике.

      Ноги болтались в чужих башмаках, плечо ныло. Сволочь тяжелая,