Город, которого нет. Юлия Бекенская

хозяин. Если что – до четырех утра я тебя подожду. Вечер у тебя впереди и полночи.

      Никита пожал плечами: с какой бы стати ему сюда возвращаться? И вышел.

      Дворик был уже другой. Обычное дело – сквозная квартира на два выхода. Только зачем этот цирк?

      Дождь кончился, ошметки облаков скользили по небу. Путь домой оказался длиннее – проходной двор, через который он привык срезать дорогу, был забран решеткой. Окольными тропами выбрался на Марата, нырнул в колодец родного двора.

      Позвонил, дверь открылась. Ленка распахнула глаза, прижала к губам ладошки, смотрела, будто не веря, потом бросилась на шею:

      – Ты…

      – Я, – опешил Никита, – а кто еще?

      – Ничего не говори, – она повела его в дом, – потом, все потом. Сейчас ребята придут! Сейчас будет праздник.

      Она сновала из кухни в комнату, накрывала на стол и щебетала. Как здорово, что он вернулся. Как теперь классно все будет. Теперь и окончательно все у них станет хорошо. Он хмыкнул. Может, потом и расскажет, как Никитушка-дурачок за чудом ходил. Но не теперь. Кого она, интересно, позвала? Сюрприз будет.

      И сюрприз – был. Они ввалились все и сразу, хлопали его по плечу, жали руку. Сенька с Кайзером, года два их не видел, Карась… а этот как? Он же вроде… того? Никита слышал, говорили о каком-то страшенном ДТП на Кольцевой. Слухи? Конечно, слухи! И Серега пришел. Этот живей всех живых, шуршит себе – от Зимнего до Смольного. Чиж ввалился, огромный, громогласный…

      Чиж? Не может этого быть.

      Он сам, Никита, ходил к его матери. Не хотел, боялся, но пошел. Кто-то должен был. Никита тогда с ним фотографом напросился, командировка была на месяц, от агентства новостей…

      …Пустая улица, вода журчит из раздолбанных водопроводов, коты орут, как оглашенные. И они с Чижом, два идиота под южным небом в городе Н, где гортанная речь, а звезды злы и огромны, как блюдца. Где эхом войны – мины в домах, в тех странных домах, где вперемешку слепые глазницы выбитых стекол и стеклопакеты с дымами буржуек.

      И дом. Вернее, уже не дом, а обрубок. Дурацкое это пари, рулетка гусарская, после которой он намертво бросил пить… Он да Чиж, оба пьяные в дым, хихикают и идут. Туда…

      Никита вспомнил, как сидел на кухне, мусолил ложечкой кофе, смотрел в прозрачные, выплаканные до бесцветья, глаза…

      Два года тому, ровнехонько. Чиж, Саня Чижов, город Н. Тела не нашли… как же это?!

      Чиж крепко пожал ему руку, потом отвел глаза:

      – Живой, черт! А мы тебя чуть… – и тут уже кто-то другой окликнул его, полез здороваться, и Никиту подхватило потоком. С непривычки, с развязки он как-то быстро сделался пьян, но никто не заметил. А за столом совсем не стало времени расспросить, потому что во всем этом шуме, бликах, запахах каждый говорил о своем и со всеми сразу:

      – …ору что есть мочи: Зенитушка, дави! чуть сердце не выскочило!..

      – Ленок, да не суетись ты, присядь. Тут все свои…

      – Да какой это, к черту, движок? Вот у бэшки – да, это – движок…

      Они шумели, чокались,