Бегство из Туманной Лощины. Дуглас Кейн

моё сознание. Перед глазами встала комната девушки на ранчо Гэллоуэев. Трупы её отца и слуг валяются по всему дому, она одна осталась в живых. Боунз рвёт на ней ночную рубашку.

      Я вижу глаза Амелии. И я выхватываю револьвер. Как всегда, быстрее меня только молния…

      Я повернулся на бок и погладил Амелию там, куда угодила пуля. На шелковистой коже не было ни следа.

      – Не думай об этом, – шепнула девушка. – Я не хочу, чтобы появился шрам. Я хочу остаться такой, какая я сейчас. – Её взгляд обжигал. – Хорошо?

      – Хорошо, – кивнул я.

      Она успокоилась и прижалась ко мне, нагая, тёплая, радостная. И пугающе незнакомая.

      Не могу сказать, что я много думал, пока она соскальзывала в свой счастливый сон. Но это бывает: кажется, ни о чём нарочно не думаешь, и вдруг раз – в голове возникает готовое решение.

      Помню, Боунз как-то сказал о таких случаях: «Это то, что тебе нашёптывает бог или дьявол, одно из двух».

      Я был ещё мальчишкой, и потому не мог не спросить, как отличить одного от другого.

      Обычно скупой на мимику Боунз посмотрел на меня, приподняв бровь, и выдал: «А за каким хреном тебе их различать? Не доверяй ни тому, ни другому. Выслушай, а потом подумай своей головой и сделай так, как нужно тебе, а не одному из них».

      Сколько мне было? Немного больше пятнадцати. Я успел потерять детство и всех, кого мог считать близкими людьми. Я потерял всякое будущее, кроме того, которое могло окончиться либо свинцом в спину, либо сталью в брюхо, либо пеньковой петлёй на шее.

      От того, что я когда-то считал верой, ничего не осталось.

      И всё же мне потребовалось время, чтобы освоиться со своеобразными взглядами Боунза на религию.

      «Вера? – говаривал он. – Знаешь, парень, по мне неважно, в какую церковь ходит человек. Всё дело в том, где он носит свою веру. Большинство носят её между страницами карманной библии, тонкую, высушенную. Когда откроют, верят, когда закроют – не верят. Иные носят веру в кошельке…»

      «Они верят в доллар?» – не удержался я.

      «Ага. Но не во всякий, а в тот, который вносят на благотворительные цели. Есть такие, кто носит свою веру на языке. Могут сколько угодно нарушать заповеди, но дай им рот открыть – святые угодники позавидуют их праведности. Ладно, что ещё? А, ну да, в мире до хрена тех, кто носит свою веру в жопе».

      Меня ещё коробило от некоторых суждений Боунза, но тут я не мог не рассмеяться.

      «Я не имею в виду ничего смешного, – отрезал он. – Они становятся верующими, когда жизнь хватает их за жопу, вот и всё».

      «А если бы ты был верующим, то где бы носил свою веру?» – спросил я его.

      Боунз улыбнулся так, как умел улыбаться только он: воронёной сталью взгляда.

      «Что значит «если бы»? Моя вера у меня всегда под рукой, ухожена и в рабочем состоянии. Ты удивишь меня тупостью, если ещё не догадался, парень. Я свою веру ношу в кобуре».

      Я осторожно переложил голову Амелии со своего плеча на скатку, заменявшую подушку. Откинув шкуру, которой мы укрылись, я сел и обхватил голову руками.

      Итак, Боунз, ты советовал