Стать верным, или Опрокинутый ад. иерей Алексий Тимаков

Бывало такое. Помню даже одного паренька, который успел-таки ухватить маленькую девочку на карнизе и всунуть её в раскрытое окно, а сам сорвался… и лечить там уже было действительно нечего… жалко парня[4]…

      Старик: Значит, мне и объяснять ничего не надо: сам всё знаешь. Оформил ты документацию, пообщался с милицией и отправился на свою подстанцию, где тебе опять предо-ставилась возможность прикорнуть. Да не тут-то было: «23-я бригада, на вызов! Падение с высоты». Только в данном случае бузотёривший на ночь глядя ханыга перепутал дверь с окном…

      Бармен: …и результат столь же печальный…

      Старик: Но меня тут интересует твоё отношение к этим двум событиям?

      Бармен: С точки зрения медицины всё идентично: ни в том, ни в другом случае я ничем помочь не могу…

      Старик: А по-человечески?

      Бармен: Мальчишка, скорее, вызывает восхищение, а ханыга – досаду: мало того что мне перевести дух не дал, так ещё и близким своим столько беды принёс…

      Старик: То-то и оно. Но почему всё-таки разное отношение? Смерть, казалось бы, – она и есть смерть. А тут две идентичные ситуации, а воспринимаются противоположно?

      Бармен: В первом случае – красивая смерть!

      Старик: Voila une belle mort![5] Ну, ты прямо как Наполеон об Андрее Болконском при Аустерлице. Но только тут есть одна закавыка. Наше поколение было воспитано на фразе Николая Островского из его романа «Как закалялась сталь»: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы…»

      Бармен: «…не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»

      Старик: А тебе не кажется, что эта фраза внутренне противоречива?

      Бармен: Почему?

      Старик: Если самое главное у человека – это жизнь, то надо бы её поместить на алтарь и служить ей, ублажая её изо всех сил. По-моему, в этой фразе утверждается, что самым главным является не жизнь…

      Бармен: А что?

      Старик: …чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы? Разве не так?

      Бармен: Пожалуй, так…

      Старик: Но почему ты всё-таки восхищаешься парнем?

      Бармен: Потому что он не зря умер.

      Старик: Значит, есть понимание, что жизнь можно прожить зря, а можно и не зря?

      Бармен: А как иначе?

      Старик: То есть ты ценишь то, что он отдал свою жизнь за другого? Значит, ты ценишь самопожертвование?

      Бармен: Я как-то об этом не задумывался… но, наверное, да.

      Старик: А почему ты раздосадован смертью ханыги?

      Бармен: Да как-то всё никчёмно… мне неоднократно приходилось приезжать к повесившимся по пьяной лавочке: родственники рыдают, полная безысходность… это очень неправильно, нехорошо, но, если честно, подкатывало такого даже ногой пнуть от досады. Я понимаю, что должен помогать любому: а тут ни помочь, ни утешить нечем, и сам как будто куда-то вляпался…

      Старик: То есть в данном случае ты воспринимаешь потерю жизни этого ханыги как саморастрату?

      Бармен:

4

Я уже практически закончил последнюю правку данного опуса, когда пришло сообщение о кончине главы МЧС. Мне кажется, это подтверждает то, о чём я рассуждаю в этой работе. Ограничусь только публикацией фрагмента соболезнования, которое выразил Святейший Патриарх Кирилл: «С большой скорбью узнал о трагической гибели Евгения Николаевича Зиничева. Исполняя служебный долг, почивший героически пытался спасти жизнь человека, упавшего в воду, делом явил пример мужества и самопожертвования, образец того, каким призван быть настоящий спасатель, готовый не раздумывая прийти на помощь каждому страждущему. Да вменит ему Господь подвиг сей в праведность!»

5

Вот прекрасная смерть!